Каждый год к Владимиру и его сестрам приезжала погостить бабушка Татьяна Александровна. Бывшая директриса тамбовской гимназии, она была очень строга к своим внукам. Дети ее побаивались, но с годами, больше понимая жизнь, укреплялись в своей любви к ней.
Постоянно Татьяна Александровна жила в Тамбове, в небольшой казенной квартире при Александринском институте. Старшая дочь Каменевых, Наташа, поступила в это учебное заведение и переехала к бабушке.
Летом родители по сложившейся традиции отвозили в Тамбов также младших детей. Сначала плыли по Волге до Саратова. Владимир пишет в мемуарах: «Помню посадку на пароход, широкие сходни на пристани в Самаре. Пароходам общества «Кавказ и Меркурий» родители предпочитали пароходы акционерного общества «Самолет». К пристани приезжали мы на двух извозчиках, когда там уже стоял красавец со знакомым голубым пояском на белой трубе. Вечером, когда темнело, пароход отправлялся в путь по Волге, и я засыпал в уютной каюте под монотонное постукивание машины».
Утром проплывали под сызранским мостом, который казался детям удивительно большим и длинным. День заполняло множество впечатлений: посещение кают-кампании, прогулки по палубе, наблюдение за чайками, падающими вниз за рыбой с быстротой камня. Отец показывал синеющие на горизонте Жигулевские горы. Поражали воображение яркие пристани с шумным трудовым и торговым людом, незнакомые и манящие названия крупных городов: Вольск, Хвалынск. Родители старались терпеливо объяснять ребятам увиденное. И это общение вспоминалось Владимиру как что-то очень важное.
Было, однако, два лета после начала войны, в 1915 и 1916 годах, которые Каменевы провели на арендованном хуторе. Так было принято у всех состоятельных самарских семей: летом непременно выезжать на дачу или в деревню.
Прокурор Каменев довольно часто отправлялся в командировки по губернии: Бугуруслан, Бугульма, Бузулук, Ставрополь. И, видимо, в одной из поездок присмотрел владение помещицы, в котором та не жила постоянно.
Владимир вспоминает, что на хутор добирались по железной дороге до станции Кротовка. Далее пересели в тарантасы и ехали не так уж долго, через село Пустовалово. За ним и располагался вожделенный хутор, а за хутором — степь.
Барский дом был типичным для мелкопоместной усадьбы XVIII века. Большой, коричневый, одноэтажный, он стоял на опушке леса. В нем имелись просторная столовая, спальни. Но дети все время проводили во дворе.
Перед домом стоял колодец с высоким журавлем, было отдельное строение для кухни. Поодаль находились свинарники, коровник, конюшня. Куры и наседка с цыплятами бродили по этому приволью.
Рядом с домом располагался сад, обнесенный плетнем, а за ним — пасека. Сад был глухим, запущенным. Дети боялись туда ходить, зная, что где-то за сараем живет хорек, злющий зверь, который таскает кур и цыплят. Другими врагами наседки были ястребы, плавающие в безоблачном голубом небе.
От дома через лес вела тропинка к речке Кутулук. Там, на берегу, стояла маленькая деревянная купальня. Купала детей мама Екатерина Николаевна, по очереди беря на руки и заходя по пояс в воду. Нил Васильевич махом переплывал реку, ловко выбирался на противоположный обрывистый берег.
Больше всего ребят манила степь. Весной она была полна цветов, к жарким дням лета оставалось перекати-поле. Однажды Володя вызвал всеобщий переполох. Он упросил одного рабочего — пленного немца — взять его на сенокос. Мальчик поехал вместе с ним на лошади и не предупредил домашних.
Подошел 1917 год. Володе исполнилось шесть лет. В детской памяти сохранилось знойное лето, озабоченные лица взрослых, отъезд отца в Петроград. Незадолго до этого в квартире хозяйничали какие-то чужие люди, топали сапогами. А взрослые старались удерживать ребят в детской. Тут Володя услышал слово «обыск» и, кажется, понял, что оно означает. Искали оружие. Однако исчезли после обыска только банки с вареньем, стоявшие в буфете.
Вскоре в квартире запахло рогожей, на полу появились солома и огромные деревянные ящики. Екатерина Николаевна отправляла имущество на хранение на какой-то склад. Снова незнакомые люди упаковывали и выносили из квартиры вещи. Совсем непривычно, подолгу, стояли настежь раскрытыми двери из передней на лестницу. Вечером женщины и дети с немногими чемоданами спустились по сходням на волжскую пристань. Владимир пишет: «Провожали, помогали нам устроиться на пароходе супруги Кайсер. Как и все взрослые, окружающие нас в эти дни, они серьезны и озабочены. Мы отправились в Тамбов, к бабушке… Пройдет совсем немного времени, и книга светлого золотого детства навсегда закроется для нас. Прощайте, Самара, Жигули, Волга! Любовь к вам — это чистая любовь к своему детству, к родине, ее пронесу через всю жизнь».
Владимир Каменев: «До сих пор хутор представляется мне живописнейшим уголком, а детские годы, проведенные в Самаре, в поездках в Тамбов и на хутор, — счастливейшим временем жизни, которое редко выпадает на долю человека».
«Тарантас — открытая повозка, лишенная удобств ландо или извозчичьей коляски. Сиденье в нем жесткое, без спинки, на него укладывали сложенное вчетверо одеяло, под ногами мягко — там сено. У тарантаса низенькое металлическое окаймление сиденья, чтобы держаться и привязывать чемоданы, широкие металлические крылья над колесами отбрасывают летящие комья грязи. Воспоминание о езде в тарантасе связано с воспоминаниями о пристяжных, неизменно в беге, отворачивающих морду от коренника, об узких, как бы профрезерованных колесами в траве колеях, о зеленых луговых дорогах, орошаемых дождями».
Фотографии: исторические архивы
Счастливое детство на Дворянской. Воспоминания Владимира Каменева. Часть 1
Счастливое детство на Дворянской. Воспоминания Владимира Каменева. Часть 2
Счастливое детство на Дворянской. Воспоминания Владимира Каменева. Часть 3
Счастливое детство на Дворянской. Воспоминания Владимира Каменева. Часть 4
Исторические версии
Комментарии
0 комментариев