16.02.2021
21571
Екатерина Оленина – концептуальный фотограф, которая также работает с инсталляциями. Увлекается документалистикой, мифологией и мистикой. Обучалась в Поволжской государственной социально-гуманитарной академии, в Школе проектной фотографии при галерее «Виктория». Участвовала в проектах: Art Yard (2020) в Самаре, PostDigital в Тольятти (2020), «Нет меня одней» (2019) на виртуальной платформе, «Самарский взгляд» (2019) в галерее «Новое пространство», а также дважды в выставке «Новые художники» в «Виктории».
Фотографией я занимаюсь с детства. Мой папа увлекался этим. Я храню его снимки и даже подумываю организовать небольшую выставку. У него удивительные кадры и свое видение. Он меня фотографировал маленькую. Свои детские фотографии я считаю шедеврами.
Отец начинал с черно-белых фотографий, сам проявлял пленку. У него было много ретрофотоаппаратов. Последнее время он пользовался мыльницами. Мне кажется, что папа мог работать где-нибудь в агентстве Magnum. Он ловил очень классные моменты, это не был банальные снимки с ребенком у березки.
Вдохновленная его кадрами, я начала снимать для себя. В какой-то момент решила подойти к этому более основательно. Три года назад я случайно увидела рекламу фотошколы в галерее «Виктория» и пошла заниматься. С тех пор все растет и плодится, перетекает не только в фотографию, но и различные инсталляции. Снимки перемешиваются с какими-то арт-объектами. Мне интересен такой союз.
Благодаря маме, папе и художественной школе в особняке Клодта, появились все необычности в моих идеях. Мама еще в начальной школе дарила мне художественные альбомы Сальвадора Дали. А папа учил замечать, как крыло жука прячется в цветке. В художественной школе с шестилетнего возраста в нас развивали свое видение, давали много необычных заданий. Например, нужно было разделить лист на несколько прямоугольников и нарисовать за минуту мышь в кувшине без самой мыши. Или изобразить одиночество без сидящей девушки на склоне горы, как это принято видеть. Из нас вышибали эти шаблонные представления. Нас ругали за перерисовку каких-нибудь Микки Маусов. Таким образом в нас развивали неординарное мышление. Это самое ценное, что есть в художественном обучении. Конечно, в конце обучения были академические классы, где мы рисовали классические натюрморты и гипсовые головы.
Нина Васильевна Иевлева, которая вела у нас композицию и была директором школы, вдохнула в меня много удивительного и важного. Примерно в девятом классе она рассказала про художника Марселя Дюшана, его работы и перформансы. Также нам рассказывали о перформансе в Париже, где в одной из комнат висело нижнее женское белье, внутри которого лежали куски мяса. Мне всегда это очень нравилось, впечатляли необычные художники и подходы. При всем уважении – Репин и другие классики меня не вдохновляли. Поэтому все эксперименты меня радуют.
Марсель Дюшан (1887 — 1968 годы) — французский и американский художник, шахматист, теоретик искусства, стоявший у истоков дадаизма и сюрреализма. Его творчество оказало влияние на формирование таких направлений, как поп-арт, минимализм, концептуальное искусство.
Не так давно я занялась фотоколлажем. Так как я очень часто снимаю, то накопилось много снимков в телефоне. В галерее у меня всегда по 15 тысяч фотографий. И тут я наткнулась на приложение, которое позволяет соединять два снимка вручную или рандомно. Меня это впечатлило. Получается, что ты работаешь по случайному принципу, потом корректируешь и выбираешь цвета. Для этого проекта я завела отдельный аккаунт в Instagram.
Многие ждут от фотографа, что он сделает их идеальными. Одно дело – скрыть недостатки кожи, другое – переделывать полностью лицо, создавать идеальные скулы или нос. Это я считаю проблемой. С появлением Instagram и других социальных сетей новое поколение начало расти на неких шаблонах красоты. Девочки и мальчики смотрят на вылизанных моделей и считают это идеалом. Они думают: «Если нос чуть с горбинкой или брови не той формы, то я уже не буду в этой лиге красоток».
Был даже такой эксперимент, где делали портретные снимки юношей и девушек от 18 до 25 лет. Затем им отдавали портрет и предлагали исправить что-то в приложении. В итоге получились фотографии формата «до и после». На первом снимке все были уникальными, а на втором стали похожи на остальных, уравняли себя по шаблону. Это страшное дело. Я рада, что сейчас появилась тенденция в обратную сторону – ценится именно индивидуальная красота.
Создание проекта – это огромный процесс. Обычно за основу я беру какую-то проблему, вопрос или личное переживание, а потом уже вырисовывается план действий – как это сделать. Только потом я уже снимаю. Ко мне приходят образы, я могу не спать всю ночь и записывать в заметки слова, а утром собрать то, что получилось, перечитать и дополнить историями.
Но иногда я могу просто выйти с фотоаппаратом на улицу и снимать старый город – мое любимое занятие. Старая Самара нравится мне с детства, она такая родная мне. Еще помню времена, когда частных домов было больше. Идешь по какой-нибудь улице, а там не эти многоэтажки, а маленькие домики, среди которых играют твои одноклассники. Все такое уютное. Воспоминания очень теплые.
Плюс ко всему — архитектура. Чувствую большую боль от того, что ее сносят и не ценят. Я столько раз слышала даже от самих жильцов: «Эти гнилушки, их надо снести». Здесь двоякий момент. Конечно, многие здания в плачевном состоянии, потому что у жителей нет денег, чтобы отремонтировать это все. С другой стороны, есть специальные службы, которые должны следить за этим. У нас даже архитектурные памятники разрушаются. Наш город уникален по сравнению с другими более молодыми городами. Когда я была в Сургуте, которому меньше сотни лет, то не увидела ничего, кроме новостроек. Там даже нет такого понятия «старый город» и «центр». Ты ходишь среди домов и красивой природы, и никто тебе не скажет: вот, в этом доме жил купец, который построил этот дом по проекту архитектора, который вдохновился мавританским стилем. Если Самару облагородить, заняться ее адекватной реставрацией, перестать застраивать высотками, то можно получить огромную ценность. Можно гулять по одним и тем же улицам, и это не надоедает.
Старый город – некий живой организм. Он меняется. Сами жители очень любопытные. Помню, снимала однажды дворик рядом с филармонией. Там есть невысокий дом, у которого стояли два кресла и шикарный стол, а на стене висел абажур с бахромой, подключенный к розетке. Была зима, мебель припорошил снег. Я представила, что кто-то выходит сюда вечером и пьет чай при свете лампы – просто сюжет для какого-то фильма. Из дома выскочил мужчина и начал спрашивать, что мне нужно. Я ответила, что у него очень красиво. Выяснилось, что незнакомец – бывший солист волжского хора, он рассказал мне всю свою жизнь на фоне этого торшера и диванов.
Меня вдохновляют и другие фотографы, много кого из них уже нет с нами. В основном я слежу за творчеством Роджера Баллена — это южноафриканский фотограф, который, кстати, работал с группой Die Antwoord, Александра Слюсарева, Анны Мирошниченко. Мечтаю увидеть фотографии Хироси Сугимото в большой галерее, так как его работы нужно смотреть на больших форматах. Мне близки образы Юлдус Бахтиозиной. Кроме того, интересна Мария Круговая из Санкт-Петербурга, она невероятно передает телесность. Нравится творчество самарского фотографа Николая Муханова. Конечно, всегда со мной классика – Александр Родченко, Ги Бурден, Тим Волкер, Анри Картье-Брессон (французский автор, отец фоторепортажной съемки. – Прим.ред.).
Самара обрастает стрит-артом, всякими масками и рисунками. Симбиоз старого города и чего-то нового авторского – это космос, который мы должны ценить и поддерживать. Помню, когда я работала в этой части и ездила по Фрунзе на трамвае, то часто видела инсталляцию в виде руки с глазом. Тогда я еще не знала, что это делает Клаус. Хотелось бы побольше таких штук, чтобы их не ломали, не закрашивали и не срывали.
У меня был опыт работы на улице. Например, два проекта с глазами, которые я крепила в разных местах, но не оставляла на улице совсем, потом забирала. Сейчас они лежат у меня дома. Думаю, что нужно сделать их крупнее и закрепить в каких-нибудь в труднодоступных местах. Также был проект с разными человеческими органами, вырезанными из бумаги. Я засовывала глаза во всякие щели разваленных домов. Из них тоже выходили жители, кто-то диктовал свои условия, другие думали, что я из органов власти, и рассказывали свои проблемы. Где-то выскакивали собаки или бомжи.
Под руководством Лады Учаевой делала проект «Плач». Я давала зданиям возможность лить слезы о своей судьбе. В рамках него я вешала два огромных глаза и текущие из них слезы, вырезанные из советских тарелок, на разные старые здания, в том числе на сгоревший дом на Некрасовской. Нас сразу заметили маргиналы, они пришли с вопросом: «А что вы тут делаете?». Одна я не ходила, всегда брала с собой друзей.
Этим летом я не смогла осуществить все свои планы из-за пандемии. Все было вверх тормашками. Хотелось бы поработать именно со стрит-артом, сделать серию стикеров, чтобы расклеивать их в старом городе. Также планирую продолжить работу с глазами на улице. Еще у меня много идей по концептуальным съемкам и фотопроектам.
Мне очень хотелось бы делать что-то для города. Я могу выразить то, что наболело. У каждого дома своя история. Я обожаю старые снимки города – это мой фетиш. Люблю рассматривать улицу Ленинградскую, когда еще не было асфальта, а по ней ездили повозки. Здесь сохранились здания, которые видели те времена, коней и дворян. Это просто сводит с ума. Однажды мне даже приснился сон, в котором я оказалась в дореволюционной Самаре. Я понимала, что попала в то время из будущего, сначала ходила и радовалась, разглядывала одежду того времени, улавливала звук улицы без всяких машин. Потом во сне стало вечереть, и я осознала, что это жуткий момент – мои родители еще не родились, мой дом, в котором я жила, еще не построили. Меня охватил ужас тотального одиночества. Нельзя было прийти к предкам и сказать: «Привет! Я Катя из XXI века». Конечно, за такое не сожгли бы на костре, но на Нагорную отправили бы.
Страничка истории
«Самарская Газета» была основана антрепренером самарского театра Иваном Новиковым. Все доходы, приносимые ею, поначалу использовались исключительно на театральные дела. В 1894 году Новиков продал «Самарскую газету» местному купцу Костерину. Новый издатель привлек к сотрудничеству в ней ряд прогрессивных журналистов.
С февраля по декабрь 1894 года в газете работал писатель Евгений Чириков. Здесь он печатал свои небольшие рассказы, фельетоны и «Очерки русской жизни» за подписью Е. Валин.
В «Самарской газете» начиналась литературная карьера Максима Горького. Он приехал в Самару в 1895 году по совету Владимира Короленко никому не известным писателем. Сначала вел отдел «Очерки и наброски», а затем и отдел фельетона «Между прочим». С марта по октябрь 1895 года был редактором. На страницах «Самарской газеты» опубликовано свыше 500 различных его публицистических произведений и свыше 40 рассказов.
С 1896 до начала 1900-х годов в газете работал Скиталец (настоящее имя — Степан Гаврилович Петров). Он продолжал эстафету, принятую от Горького — вел отдел фельетона «Самарские строфы», печатал свои стихи.
На страницах газеты в разные годы печатались Николай Гарин-Михайловский, Алексей Бостром, критик Василий Чешихин-Ветринский. Сюда присылали свои произведения Владимир Короленко, Александр Куприн, Дмитрий Мамин-Сибиряк. С 1894 года в «Самарской газете» начинает работать Николай Ашешков, известный своими народническими взглядами. На страницах издания появляются серьезные экономические статьи. К этому времени относится начало творческого пути Александра Смирнова. Он пишет литературно-критические материалы, театральные рецензии, выступает и как поэт, работает над очерками по истории Самарского края.
Проекты
