В галерее Victoria Underground на Некрасовской, 2 открылась персональная выставка Никиты Селезнева «Субурбия». Проект молодого петербургского художника посвящен процессу урбанизации районов, расположенных на окраинах городов. Посмотреть экспозицию можно до 6 сентября. Вход свободный (16+)
Журналистка sgpress.ru поговорила с гостем из культурной столицы про связь массовой культуры и архитектуры, местные арт-площадки и работу с бетоном.
—Ты первый раз в Самаре?
—Первый. Здесь важно начать с того, почему эта выставка произошла. В Петербурге есть такой конкурс Nova Art, его проводит местная галерея Anna Nova. Финалистам помогают реализовать их проекты: кто-то выставляется на площадке галереи, а мне предложили сделать выставку в Самаре. До этого я тут не был.
— Успел что-то посмотреть?
— У меня были прогулки после монтажа. Я успел посетить не так много музеев и культурных площадок, но взглянул на город. Всю жизнь здесь организует река. Это важная часть всего менталитета самарцев.
— Хочешь сказать, что у нас более медленный ритм?
— Я почувствовал себя как на курорте, хоть и не было жары. Люди здесь прогуливаются по набережной, есть в этом неторопливость и расслабленность. Есть медитативное ощущение от организации этого пространства. Мы с ребятами тоже выбирались на набережную или в ближайший бар. Также я ходил в Музей модерна, где работает моя знакомая. Еще был в «Доме 77». Жаль, не успел зайти в «Горький Центр».
— Конечно, нельзя сравнивать Самару и Санкт-Петербург, но все равно хочется спросить: есть ли у нас действительно достойные арт-площадки?
— Конечно, есть галерея «Виктория». Но говорить про арт-среду в целом я не готов, так как пробыл тут всего несколько дней. Знаю несколько классных художников из Самары. Мне повезло, что они тоже оказались здесь — я пообщался с Владимиром Логутовым, например.
— Ты скульптор и при этом уделяешь внимание звукам, видео-арту и 3D-моделированию. Почему решил совмещать именно эти направления?
— После долгих лет увлечения скульптурой я решил обратиться к звуку. В какой-то момент понял, что у меня большой опыт. Но я не представлял, как именно работать. Начал экспериментировать. Это оказалось совершенно новым полем, где я не знал ничего. Поэтому у меня была определенная свобода — я делал все что угодно. Потом нащупал свои методы работы в искусстве, и когда вернулся к инсталляции, то уже гораздо лучше представлял, как это нужно делать. А с помощью анимации я чаще всего создаю объекты при помощи лепки, но уже в программах.
— Почему в качестве основы ты выбрал бетон?
— С одной стороны, это дань традиции. Мне нравятся те советские скульптуры, которые можно встретить в парках, или их остатки — страшные и едва опознаваемые. Из них торчат штыри. Глядишь на них и думаешь, что, возможно, раньше это было животное, но сейчас что-то абстрактное. Интересно, как время меняет объекты, как мы начинаем их прочитывать. С другой стороны, я всегда любил процесс лепки либо отсекания во время работы с камнем или деревом. И тут бетон помогает. Я работаю с ним в достаточно экспериментальной манере, иногда добавляю что-то к готовой скульптуре.
— Что тебя отличает от остальных авторов, которые работают с этим материалом?
— Сегодня немногие работают с бетоном. Наверное, есть различие в контексте. Так как я русский художник, то хорошо себе представляю тот опыт работы, который связан с советским наследием. Технически нет никаких прорывов.
— Для тебя важно, чтобы твои работы как можно дольше сохранялись в первозданном виде? Ты пробовал размещать их на улице?
— Я делал объекты, которые были вписаны в городской ландшафт. Для меня в принципе важно качество объекта. Если я делаю то, что должно рассыпаться, то оно рассыплется, как я это запланировал. Если я делаю то, что ассоциируется со стабильностью и прочностью, то оно будет цельным и крепким.
— Расскажи про свои видеоработы?
— Они не отдельные, это часть общего проекта. Скульптуры, видео, напечатанные изображения — все они как одна история или единая инсталляция. Где-то видео дополняет смысл, где-то это связь с эмоциями и восприятием, где-то это анализ скульптуры. Я думаю, что скульптура может быть не только физической, но и электронной в диджитал-пространстве.
— Как скоро все искусство перестанет быть физическим?
— Это больше расширение, а не полный перенос. Не думаю, что наши электронные девайсы — это место, куда мы можем полностью перенести нашу жизнь. Важно рассматривать это и анализировать.
— В прошлых работах ты поднимал вопросы о культуре зумеров, интерпретировал ее по-своему. Почему это важно для тебя?
— У меня был проект, посвященный пабликам в интернете. Мне было интересно, как функционируют эмоциональные посылы, и я показывал изображения, найденные в сети. Для меня была важна языковая структура. На основе этого я делал инсталляцию, которая скорее чувственно и эмоционально отражает ту культуру, но не повторяет ее дословно.
— На выставке «Субурбия» ты объединил архитектуру и массовую культуру. Зачем?
— Потому что мы все сотканы из массовой культуры. Это тот опыт, который меня сформировал. Я не могу его игнорировать. Когда я думаю о чем-то, то это происходит через фильмы, которые меня когда-то впечатлили. На это я и указываю. Не пользуюсь таким языком, не сниманию кино, но в своей выставке я демонстрирую то, что мне было важно в какой-то момент. Зритель тоже может что-то понять через кинематографический опыт.
— Твои любимые фильмы?
— Именно на этой выставке есть референс на «Криминальное чтиво» Тарантино и на фильм «На игле». Еще один важный для меня режиссер — Дэвид Линч. Он помогает построить образы в моей голове.
— Вернешься еще в наш город?
— Если позовут, то да. Мне очень понравилось сотрудничать с кураторами и галереей.
Люди
Люди
Люди
Комментарии
0 комментариев