Тайны самарского писателя Акульшина. Часть 2

Продолжается снятие грифа «секретно» с дел, хранящихся в архивах ФСБ. Пришло время материалов, относящихся к периоду Великой Отечественной и послевоенному времени. Мы уже писали об интересных находках наших журналистов. Хотим познакомить читателей и с другими невероятными историями, в реальность которых порой трудно поверить. Это вторая часть материала. Первую можно почитать тут.

Из личных дневников

Архив Акульшина — дневник и письма, они помогают понять мотивы, руководившие им на протяжении всей жизни. Через материалы, обнародованные ветераном ФСБ Владимиром Кириленко, мы видим, как любознательный деревенский мальчик, добрый и сострадательный, мечтающий накрыть возле своего дома большой стол для всех голодных, постепенно превращается в молодого карьериста, стремящегося к славе и достатку. Ради этого он готов угождать московским знакомым, корчить им на забаву рубаху-парня. Родион прекрасно знает поволжский фольклор, записывает его и лучшие народные песни дарит таким популярным исполнительницам, как Лидия Русланова. Он и сам выступает с куплетами в столичных домах и, чувствуя, чего от него ждут, надевает личину «кловуна». В глубине души ненавидя за это и себя, и своих насмешников, Акульшин пишет: «От бесчувственности людей я страдаю с детства… Страдаю от презрения маститых людей, сжимаюсь от их взглядов — молчаливых, язвительных…». Много негативного есть в его дневнике о влиятельных персонах, расположения которых он ищет. Достается даже Мейерхольду, который, по мнению Акульшина, гробит театр своими нововведениями. Ненавидит он также многих успешных коллег. Хотя, казалось бы, жаловаться ему не на что. К 1926 году Акульшин уже зарекомендовал себя подающим надежды писателем. И даже был включен в Большую советскую энциклопедию как фольклорист, бытописатель деревни, который «работает также в области детской литературы».

Правда и ложь во спасение

События в стране — раскулачивание и последовавший за ним голод не могли не найти отклик в душе «деревенщика». В 1927 году он пишет в дневнике: «Мое сердце сжимается от человеческого горя, нужды, страданий. Меня терзает российское нищенство, беспризорные, безработные, изможденные физически люди». Однако когда в Самарской губернии умирает его мать, Акульшин ссылается на денежные затруднения и не едет на ее похороны. И все же он позволяет себе некоторые «вольности»: в очерках и кулуарных беседах писатель порой негативно отзывается о коллективизации и положении крестьянства. Уже в 1930-х годах Родион становится одним из фигурантов оперативного дела ОГПУ «Кулаки», сохранившегося архиве ФСБ за номером 96006. В материалах сказано: «Мелкие деревенские очерки и лирические зарисовки Акульшина, характерные своей конкретностью, отражают теневые стороны советской деревни, отличающиеся глубокой насыщенностью пессимизма… В своем окружении в разговорах был несдержан. Его частые беседы с различными писателями иногда принимали характер контрреволюционной пропаганды». Но после встреч с сотрудниками ОГПУ Акульшин отделался только легким испугом. 

Демоны и ангелы в душе

В середине 30-х годов в сознании литератора происходят перемены. Запись в его дневнике от 1936-го года говорит о многом: «В политическом отношении я сейчас совсем не такой, каким я был лет шесть тому назад. Я вырос и прозрел. Я преклоняюсь перед гением Сталина, перед мудрой политикой Коммунистической партии… Политика Сталина удивительно проста. Счастье трудящихся — фундамент этой политики… О, как велик гений Сталина! О, как человечен этот Гений!».

В 1937 году писатель с одобрением отреагировал на судебные преследования троцкистов. «В последний год раскрыто много вредительских контрреволюционных организаций. Я уверен, что колхозники некоторых областей голодают из-за этих врагов народа…». А вскоре он сам направил в ЦК ВКП(б) письмо о вредительстве в Богатовском районе Куйбышевской области, где по приказу властей были сожжены старые, собранные в предыдущие годы корма. Это, по его мнению, привело к массовой гибели скота и дефициту продовольствия.

Разлад между собственными убеждениями и желанием приспособиться к действительности приучает Акульшина к двуличию, которое постепенно становится его второй натурой. Видимо, именно такая жизненная позиция приведет в дальнейшем в общем-то неплохого и талантливого человека к пособничеству немецким оккупантам. Оставаясь наедине с собой, он отмечает в дневнике: «Душа моя гибнет в тисках противоречий, в ней живут чистые ангелы и самые мрачные демоны. Иногда демоны берут перевес — и как тогда безуспешно страдают ангелы… Я согласен с теми, кто меня превращает в чудовище, что я действительно мразь, которой не нужно жить».

Любовь и двуличность

Процитированная выше запись была ответом на письмо одной из московских возлюбленных Акульшина, Евдокии Галкиной. Интеллигентная и умная женщина, вращавшаяся в творческих кругах, быстро распознала что за человек этот «безобидный» провинциал. Она писала ему: «Не могу уважать Вас за Вашу двуличность». А он, уязвленный ее упреками, высказывал в дневнике: «Я ненавижу Галкину и желаю ей скорейшей смерти». Причем внешне сохранял с Евдокией приятельские отношения до конца ее жизни. К моменту знакомства с Галкиной Акульшин успел расстаться со своей первой супругой, некоей Мошковой из села Виловатое. Женившись в столице на москвичке, воспитательнице детского дома Александре Любославовой, он тоже не доволен: оказывается, его заел быт и тянет после работы не домой, а в ресторан. И только к последней довоенной пассии, Зинаиде Гейман, которая разделяла творческие взгляды «деревенщика» и сама писала небольшие очерки, он сохранил страстные, но, по его словам, мучительные чувства. Именно для того, чтобы произвести на нее впечатление, немолодой писатель отправился на фронт. 

Окончание следует. Фотографии: исторические архивы

Из дневника Родиона Акульшина:

«Самолюбие, тщеславие и предрассудки — моя отрава. Они висят гирями на моем воображении и располагают к фатальности… В минуты несправедливых обвинений мне не жалко жизни, и я могу легко покончить с собой, если под рукою окажется яд… Я постоянно думаю о смерти, никогда о ней не забываю».

Акульшин входил в литературную группу «Перевал», которую возглавлял Александр Воронской. Наряду с другими подобными объединениями она была распущена в 1932-м. В 1937 году Воронского расстреляли. Почти все участники группы разделили трагическую судьбу руководителя. Акульшин избежал подобной участи. Возможно, неспроста. 

Страничка истории

«Самарская Газета» была основана антрепренером самарского театра Иваном Новиковым. Все доходы, приносимые ею, поначалу использовались исключительно на театральные дела. В 1894 году Новиков продал «Самарскую газету» местному купцу Костерину. Новый издатель привлек к сотрудничеству в ней ряд прогрессивных журналистов.

В «Самарской газете» начиналась литературная карьера Максима Горького. Он приехал в Самару в 1895 году по совету Владимира Короленко никому не известным писателем. Сначала вел отдел «Очерки и наброски», а затем и отдел фельетона «Между прочим». С марта по октябрь 1895 года был редактором. На страницах «Самарской газеты» опубликовано свыше 500 различных его публицистических произведений и свыше 40 рассказов.

С 1896 до начала 1900-х годов в газете работал Скиталец (настоящее имя — Степан Гаврилович Петров). Он продолжал эстафету, принятую от Горького — вел отдел фельетона «Самарские строфы», печатал свои стихи.

На страницах газеты в разные годы печатались Николай Гарин-Михайловский, Алексей Бостром, критик Василий Чешихин-Ветринский. Сюда присылали свои произведения Владимир Короленко, Александр Куприн, Дмитрий Мамин-Сибиряк.