«Пешком шли километров двести»: Людмила Базилева о детстве в годы войны

Война не пощадила никого. Безрадостное, голодное детство выпало на долю миллионов советских детей.

Взрослые воевали, сутками не отходили от станков. Им было не до воспитания ребят. А дети вопреки всему выросли замечательными людьми, настоящими патриотами страны. Как же складывалось их мировоззрение, закалялся характер? Об этом рассказала Людмила Базилева, детство которой как раз пришлось на годы войны.

Первая потеря

— Я родилась 25 сентября 1939 года в Минске. Когда началась война, мне было около двух лет. Отец, Григорий Майоров, в это время находился в командировке, о содержании которой родные не знали ничего. Он был выпускником комвуза, где готовили руководящие партийные кадры, и работал в минском Доме правительства. Так что, без сомнения, выполнял серьезное и ответственное задание.

Накануне командировки отец заезжал на свою родину, в деревню Старинку, расположенную недалеко от Орши. Об этом рассказал его брат Тимофей, тогда еще 15-летний подросток. Заметил, что все было не так, как обычно. Приехал на машине один, без шофера. Побыл пару часов. Попрощался. Снял с себя летний плащ и отдал своей матери, сказав: «Больше не понадобится». В глазах его блестели слезы. Домой он уже не вернется. Никогда.

Моя мама долго и безуспешно разыскивала отца. Одна из его коллег, бывшая с ним в командировке, сообщила: видела, как в начале войны его в числе других окровавленных мужчин немцы везли на расстрел. И больше ничего рассказывать не стала.

Мы предполагаем, что отец участвовал в какой-то операции на границе с Польшей. Ведь он хорошо знал и польский, и белорусский языки.

Под бомбежками

— В Минске мы занимали две комнаты в коммунальной квартире. С нами жила бабушка, мамина мать. Соседями были сослуживцы отца. Минск начали бомбить с первого дня войны. Мужчин сразу призвали в армию, и было принято решение об эвакуации детей, женщин и стариков.

Организация отца для своих сотрудников подогнала к дому грузовую машину, полуторку. По рассказам мамы, уезжали мы практически без вещей. Брать их с собой не разрешали — старались увезти как можно больше людей.

Сначала мама наметила поехать к сестре в Москву, но все пошло не по плану. Трасса Москва — Брест была перегружена и находилась под нескончаемыми бомбежками. Мама говорила, что вражеские самолеты летали настолько низко, что однажды она видела, как летчик грозил из кабины кулаком. Во время налетов люди выскакивали из транспорта и бежали прятаться в лесах вдоль дороги. Правда, не всем удавалось скрыться.

В какой-то момент бомба угодила и в наш грузовик. Шофер, не покинувший кабину, погиб. Дальше мы пошли пешком. Двигались по обочинам трассы. Мама рассказывала, что дорога была устлана трупами и залита кровью.

Я была слишком мала, чтобы запомнить все это. Зато моя психика впитала весь ужас происходящего. Лет до 12, уже в мирное время, я не могла без содрогания слышать гул самолетов.

Хотел меня убить

— Пешком мы, по словам мамы, прошли километров 200, кое-как добравшись до Старинки, родины отца. Мама сломала каблук и шла босиком. А тут еще и меня приходилось нести на руках. Но, к сожалению, немцы опередили нас, и мы попали на оккупированную территорию.

В деревне собралось немало нашей родни. Лет с трех я стала себя осознавать и запоминать какие-то моменты того времени. Например, как мы болели с одной из двоюродных сестренок. И как ее хоронили. И то, что всегда хотелось есть.

Старинка, к счастью, оказалась в районе действия знаменитых партизанских отрядов под руководством Константина Заслонова. И немцы в ней не стояли, боялись. Но хозяйничали. Запретили распускать колхоз, назначили своего старосту и заставляли сельчан работать на себя. Под дулом автомата. Маму и мою тетю Иру, например, выгоняли на валку леса.

По деревне постоянно рыскали карательные отряды. Заглядывали в погреба, сараи. Искали партизан. И отнимали у людей все, что можно было отнять.

Однажды во время их прихода я просто чудом осталась жива. Мне было года четыре. Я, свесив ноги, сидела на печи. Осмотрев дом, ко мне подошел один из карателей и спросил, где мой отец. Я ответила, что ушел бить немцев. Тогда разозленный фашист схватил меня за ноги и хотел размозжить о печку. Помню, как сильно у меня закружилась голова, когда он мной размахнулся. Но тут мама, тетя и обе бабушки бросились на колени и стали умолять его не трогать ребенка. Немец швырнул меня на кровать и ушел.

В партизанском отряде

— Моя мама, Надежда Василевская, была связной у партизан. Передавала им документы и информацию. Как-то ночью ее вызвали из дома: принесли мешок муки и просили напечь лепешек. Наш дом стоял на краю села. А баня — еще дальше, ближе к лесу и реке. Вот в баньке на камнях и пекла мама эти лепешки, чтобы их аромат никого в деревне не взбудоражил. Часть лепешек она получила в награду за труд и обменяла их на швейную машинку. И мы стали выживать за счет маминого портновского мастерства. Она не только нас всех обшивала, но и выполняла заказы соседок.

Длилось это недолго. В районном центре, в немецкой управе, работала другая связная, которая передавала партизанам информацию через маму. И она увидела нашу фамилию в списке людей, подлежащих аресту. Кто-то выдал.

Той же зимней ночью мы с мамой ушли в партизанский отряд. Ну как ушли? Обуви у меня не было, а в чулках-носках не пойдешь. Поэтому мама несла меня на закорках. В пути нас сопровождали волки, но, слава богу, не напали. Помню их красные, светящиеся в темноте глаза.

Так мы дошли до лагеря. Нас поселили в землянке. Внутрь спускаешься по ступенькам, там земляные лежанки, заваленные сосновыми ветками. Один из партизан, увидев, что я без обуви, сплел для меня лапти. Это было такое счастье!

Мой дядя Тимофей во время отступления наших войск ушел с ними. Несмотря на возраст, бился с врагом наравне с другими. И в итоге дошел до Берлина.

Освобождение

— Нас освободили в мае 1944 года. И по маминой просьбе военный корреспондент сделал снимок, который мне очень дорог. На нем я с двоюродной сестрой Нелей. Так что кадр связан не только с освобождением от фашизма, но и с памятью о моей сестренке, с которой мы вместе переживали войну. Сейчас он находится в публичной библиотеке, в экспозиции, посвященной Великой Отечественной войне.

Мама вернулась в Минск. Но обнаружила, что от нашего дома в Комаровке, недалеко от «Беларусьфильма», остались одни развалины.

До войны мама была библиотекарем в Доме правительства, но в ту пору было не до библиотек. И ее направили в Брест — как тогда говорили, на советскую работу. Назначили заведующей общим отделом исполкома. В обязанности кроме всего прочего входило установление на территории советской власти. Дело в том, что Западную Белоруссию присоединили к СССР только в 1939 году. Вскоре началась война, и практически ничего не было сделано. Теперь по деревням области ездила комиссия, в состав которой входила и моя мама, организовывала колхозы и сельсоветы. Бывало, возвращались с убитыми сотрудниками. Помню одного из них: когда я приходила к маме на работу, он всегда со мной шутил.

Окончание следует