Ветеран Тамара Павлова об обороне блокадного Ленинграда. Часть 2

Тамара Евгеньевна Павлова (до замужества Бокова) — ветеран Великой Отечественной, неравнодушный, энергичный человек.

Постоянно выступает перед школьниками. На уроках мужества рассказывает им о военном времени. Она одна из создателей музея в школе №90 «Блокадный Ленинград». Родилась 3 мая 1926 года в Оренбурге. Отец ее был железнодорожником, мама — швеей. В семье росли двое детей: она и старший брат Петр. Так случилось, что по семейным обстоятельствам в 1938 году они с мамой переехали в Ленинград к родственникам. О тех годах, которые нельзя забывать, мы и попросили ветерана рассказать нашим читателям.

Голод не тетка

— Однажды мне так захотелось шоколадных конфет! — вспоминает ветеран. — Но желание было фантастическим. Какие конфеты… Наш рацион был иным.

В октябре маму от ее швейного производства, на котором шили все необходимое для фронта, прикрепили к столовой. Я ходила получать обеды. На каждого едока давали по две крошечные котлетки из жмыха. На первое мы разводили по одной котлетке в теплой воде. На второе съедали другую котлетку. Кто-то из блокадников, узнав об этом, заметил, что мы шикарно жили. Но такая «шикарная» жизнь продолжалась всего месяц.

Как-то осенью мы с мамой пошли навестить дядю. Его жена рассказала, что где-то на окраине города женщины заметили листовую капусту, предназначенную на корм скоту. Я уговорила тетю отправиться туда. Добрались до участка, по периметру которого рос кустарник. Женщины бросились в середину. А я увидела три растения в другом месте. Одно вырвала, второе, взялась за третье. И в этот момент началась стрельба. Кто-то крикнул: «Бежим!» Но последнее растение я все-таки выдернула. Капусту мы засолили и варили из нее суп. Листья плюс вода.

Маме выдавали 250 граммов хлеба на сутки. Мне — 125. А в декабре 1941 года я осталась без хлебной карточки. Даже не знаю, куда она подевалась. И с 25-го числа до конца декабря хлеб не получала. Кто-то скажет, что это слишком маленький срок. Но не в таких условиях. Хорошо, что карточки обновляли каждый месяц. И 1 января мне выдали новую.

Есть хотелось постоянно. Помню такой случай. У нас в большой комнате был буфет. И в нем на полке до войны стояла плетеная хлебница. Подумала: а вдруг там где-нибудь остались крошечки? Достала хлебницу, поколотила ее. Да, крошки выпали. И я их незамедлительно съела.

На следующий день меня снова потянуло к буфету. На этот раз взяла ножик и в надежде, что за полку закатилась крошечка, поскоблила за ней. Потом это нечто положила в рот. Возможно, слежавшуюся пыль. Но мне стало как-то легче.

Моя двоюродная сестра работала переплетчицей в библиотеке академии наук. И им периодически выдавали столярный клей. Мы его разводили и варили студень, добавляя специи. Раньше обои приклеивали клейстером из муки. Так вот его тоже соскребали на еду.

Знаю, что некоторые ходили на царское кладбище лошадей, раскапывали кости, тщательно их промывали, как-то обрабатывали и варили бульон.

А однажды сестра возвращалась вечером домой и увидела, как возле убитой лошади собрался народ. У некоторых с собой оказались ножи, и люди отрезали по кусочку мяса. Не только для себя, но и для тех, кто стоял рядом. Около килограмма досталось и сестре.

Думаю, что Ленинград выстоял благодаря всеобщей взаимовыручке. Повсюду встречались хорошие люди. И не только в городе на Неве. Вся страна верила в Победу и в едином порыве делала все для ее достижения.

Эвакуация

— Мама чувствовала себя все хуже, — рассказывает Тамара Евгеньевна. — И жена брата, опасаясь, что мы умрем, стала хлопотать о нашей эвакуации. Комиссия разрешила забрать с собой еще одну девочку, Зою Дедеркович. Она была дочерью маминой подруги. Наши родители дружили еще с дореволюционных времен. Зоя училась в Ленинграде и окончила первый курс института водного транспорта. Перед отправкой она пришла к нам ночевать. На улице 35 градусов мороза, а студентка в одних туфельках. Тогда тетя нашла какое-то одеяло, и мама сшила из него Зое сапоги.

Эвакуировали нас в первых числах февраля 1942 года. Путь предстоял в Куйбышев. И оказался не быстрым.

Много вещей с собой брать запрещали. И мама в тюк ткани завернула столь необходимый для нее предмет — головку швейной машинки. Груз с виду был небольшим, но тяжелым. Нас провожал двоюродный брат Володя. Вез пожитки на санках.

Потом нас посадили в автобус. Доехали уже до Ладожского озера, как вдруг сообщили, что машина сломалась.

С наступлением сумерек снова отправились в путь. Нас довезли до станции Жихарево и разместили в каком-то бараке. Очень удивили горящие на улице фонари. А Зоя воскликнула: «Смотри, собака бегает!»

В столовой в нашу кастрюльку положили пшенной каши на троих. И дали целый кирпичик хлеба. Но предупредили: если его съесть сразу, да на голодный желудок, можно уйти на тот свет. Посоветовали хлеб порезать на кусочки и подсушить.

После ночевки в Жихарево нас посадили в железнодорожный состав. Довезли до Ярославля и дней на 10 разместили в школе. Жили мы там как на курорте. Спали на кроватях, три раза в день нас кормили.

Во время каждой пересадки нужно было оформлять пропуск в Куйбышев. Дальше поехали в Свердловск. В первую очередь, помню, пропускали военные поезда. Из Свердловска путь лежал в Оренбург. В Куйбышев, знаю, можно было ехать и через Пензу, но с пятью пересадками, а мама выбрала с двумя. Только оренбургский вокзал оказался битком набитым народом. Билетов не было. И даже знакомая, работавшая дежурной по вокзалу, не смогла помочь.

Три дня прожили у сестры отца. А потом взяли вещи и пошли на вокзал. Пытались договориться с проводницей. Но та ни в какую не соглашалась нас везти. Боялась наказания за безбилетных пассажиров. Наш разговор услышал какой-то мужчина и предложил свою помощь. Посадил в соседний вагон, куда никто не входил. Позже нас обнаружила проводница и грозилась высадить на ближайшей станции. Но мужчина, который помог сесть в вагон, пообещал переоформить наши билеты на одной из станций. Так он и сделал. И мы спокойно доехали до Куйбышева.