Томик Лермонтова
В каждой семье хранятся старинные вещи, которые, если только начать интересоваться их происхождением, могут привести к раскрытию семейных тайн, о которых вы даже не подозревали. Таким началом целого клубка нитей Ариадны стал для одной из жительниц Самары простой томик Лермонтова.
Марина Юрьевна Осипова всю жизнь работает в Поволжском университете телекоммуникаций и информатики. Она начала свою карьеру художником-оформителем, затем стала заведующей художественной лабораторией.
Страсть к рисованию проснулась в ней еще в школьные годы, когда отец принес в дом после смерти своей бабушки небогатое наследство — томик Лермонтова и старинный набор красок. Это были не обычные краски, а специальные — по стеклу и фарфору. После нескольких неудачных самостоятельных опытов с красками Марина решила освоить технологию работы с ними. Пошла учиться в знаменитую Самарскую художественную школу Зингера, другой возможности просто не было. Учеба захватила девушку. Она поняла — это ее призвание. А после окончания «вечерки» поступила на художественно-графический факультет Чебоксарского пединститута.
Молодая художница научилась работать в технике батика, писать по стеклу, увлеклась палехской росписью. Ей всегда нравилось украшать все вокруг себя. Поэтому работа оформителя была ей в радость.
Потом начались семейные заботы, и о прабабкином наследстве совсем забыла. И только после смерти отца, когда Марина решила превратить его квартиру в старом доме на ул. Чапаевской в свою мастерскую, она, разбирая книги, вновь наткнулась на полное собрание сочинений Михаила Лермонтова в одном томе под редакцией А.М. Скабичевского. Открыв томик, на первой странице увидела дарственную надпись: «С высочайшего Ея Императорского Величества соизволения по постановлению Конференции 2-й Московской женской гимназии, окончившая полный курс учения в сей гимназии в 1891-1898 годах Мария Леонидовна Гранд-Мезон за отличные успехи и за поведение награждена книгою октября 8 дня 1898 года».
Марина, конечно, что-то слышала о каких-то французских родственниках, о которых после пропущенной в праздник рюмочки толковал ей отец — скромный столяр-краснодеревщик. Но мама посмеивалась над его россказнями — она недолюбливала высокомерную свекровь, являвшуюся в гости в шляпе и перчатках, под которыми были спрятаны бриллиантовые кольца. Поэтому и дети — Марина и Миша — не воспринимали воспоминания отца всерьез. Да и кто в советское время помнил о своих корнях! Наоборот, о них старались забыть.
Самарцы с немецкой фамилией
Марина знала, что ее бабку по отцу звали Варвара Романовна Энбом, и ее отец — Маринин прадед — служил управляющим в имении великого русского химика Бутлерова. Варвара вышла замуж за самарского инженера-строителя Михаила Владимировича Осипова. Но девичью фамилию не меняла. Обратившись к родственникам, носящим фамилию Энбом, Марина узнала, что их предки — обрусевшие лютеране, то ли немцы, то ли шведы, давно осевшие на волжской земле. Немецкое Anbaum означает «возле дерева» или «внутри дерева». Такое прозвище мог получить человек, живущий возле леса.
«Ага, значит, мои лютеранские предки были связаны так или иначе с лесом, с деревьями, — подумала Марина. — Так что отцовское столярное призвание просто в генах заложено было! Может, и мое стремление к изобразительному искусству оттуда же, из тьмы веков, так сказать?». Но этот вопрос пока так и остался риторическим. Хотя вскоре Марина найдет подтверждение своей догадке.
Энбомы расказали ей, что от ее принявшего православие прадеда Оскара отвернулись родственники. Но он и не на то готов был ради своей красавицы-жены Марии Гранд-Мезон. Оскар Карлович получил в крещении имя Роман.
Отец Марии — Леонид Петрович Грандмезон (эта иностранная фамилия пишется по-разному) — был из семьи потомственных военных и действительно имел французских предков. Брат Марии — Николай Леонидович Грандмезон — получил место управляющего Самарским Крестьянским поземельным банком. Он и устроил молодоженов — Марию и Оскара-Романа — работать в имение Бутлерова. Во время Гражданской войны Николай Леонидович возглавлял Крымский филиал банка, причем как при белых, так и при красных. Он оказался единственным среди сыновей Леонида Петровича, чья биография сложилась относительно благополучно.
У Энбомов появились дети, и чтобы дать им образование, они переехали в Самару.
Между собой они говорили только на французском и немецком языках. Хотя для Марии Леонидовны, имевшей много русской крови, русский язык был родным.
Марине Юрьевне удалось отыскать у родственников и другие вещи, связанные с прабабкой. Например, ее вышитый корсаж: она, оказывается, была большой модницей и, как полагается француженке, хрупкой и миниатюрной. Многие ее искусно сшитые и богато отделанные наряды родственники после ее смерти передали в Куйбышевский драматический театр. Возможно, и сейчас, при разработке костюмов чеховских героинь костюмеры берут за основу придуманные Марией Гранд-Мезон наряды. Говорят также, что Марию из-за ее прекрасного голоса приглашали солисткой в оперный театр, но, будучи очень религиозной, она предпочла артистической суете семейный уют и посещение храмов, в которые она постоянно вносила большие пожертвования. Сохранилось воспоминание, что Марии не понравился приехавший в Самару Шаляпин , вместе с которым она выступала в концерте, — экий мужлан!
Марине подарили и богато украшенную тарелку из сервиза, полученного Марией Леонидовной в приданое, и еще одну тарелку, расписанную самой Марией! Марина поняла теперь, откуда ее любовь к живописи. Эту тарелку с нежными розами будто бы она сама разрисовала: настолько эта роспись созвучна ее собственной романтической натуре.
Столичные родственники
Продолжая «раскопки» в своей родословной, Марина Осипова вышла на московских родственников — Четверухиных: сестра ее прабабки Евгения Леонидовна Грандмезон стала женой священника Ильи Николаевича Четверухина. Евгения прожила трудную жизнь: мужа несколько раз арестовывали, затем в 1932 году он трагически погиб во время пожара в лагере на реке Вишере. После гибели мужа Евгения осталась одна с пятью детьми без средств к существованию. Опереться было не на кого.
Ее родной брат — поручик Петр Леонидович Грандмезон, который геройски сражался в годы Первой мировой войны и был награжден орденом святого Георгия 4-й степени, — в 1918 году во время красного террора, объявленного после покушения на Ленина, был расстрелян в Москве просто потому, что был офицером. А ведь он по призванию был музыкантом и поэтом, и только война заставила его пойти в армию. Памятью о Петре Грандмезоне остался написанный им романс на стихотворение поэта Алексея Апухтина «О, смейся надо мной…», который считается классическим.
Другой брат — Анатолий Леонидович Грандмезон — был также был арестован в 1937-м и расстрелян 15 декабря на печально известном Бутовском полигоне. А брат Николай был далеко, в Крыму, и тоже балансировал на грани ареста. Только сестры Евгении — Лариса, Маргарита и Мария — как могли поддерживали осиротевшее семейство Четверухиных.
Однако Евгения Леонидовна, человек глубоко верующий, нашла в себе силы преодолеть невзгоды: стала регентом в московской церкви Святителя Николая в Толмачах, где служил ее муж, и закончила литературные труды, начатые Ильей.
По воспоминаниям внучки Евгении Леонидовны Ольги Четверухиной, бабушка рассказывала, что по-настоящему верить в Бога ее научила в юности старшая и уже замужняя сестра Мария, которая, приехав на отдых в наследственное имение под Ярославлем из Самары, привезла много духовной литературы. Именно эта глубокая вера Евгении Леонидовны и оказала значительное влияние на выбор ее собственного жениха Ильи, который, оставив историко-литературный факультет Московского университета, поступил в Московскую духовную академию. Тем самым он предначертал себе путь великих испытаний. И выдержал его с честью.
Протоиерей Илья Четверухин был реабилитирован посмертно, а 12 марта 2002 годаканонизирован Русской Православной Церковью как священномученик.
Всем Четверухиным он передал свой литературный талант. Не так давно издательство Свято-Троицкой Сергиевой Лавры выпустило книгу воспоминаний о схимонахе Симоне «Удалился от мира», автор которой — Евгения Четверухина». «Сыновья Евгении Леонидовны Сергей и Серафим занимались описанием истории своего рода. Серафим также написал выдающуюся книгу. Она рассказывает о пастырском служении его отца, который был другом и единомышленником Павла Флоренского, и носит название «Толмачи».
К удивлению Марины Юрьевны, Серафим, нигде специально не обучаясь, также занимался живописью. Его увлечением была и генеалогия. Марина завязала переписку с Серафимом Ильичом, и он ей поведал удивительную историю двух французских юношей, волею судеб оказавшихся в далекой России.
Семейная легенда
По словам Серафима Ильича, в семье Грандмезонов многие пали жертвой террора. Они повторили судьбу своего далекого предка — маркиза Жана де Грандмезона, который, по семейному преданию, был гильотинирован во время Великой французской буржуазной революции.
Но двое сыновей маркиза уцелели: как следует из семейных преданий, в 1789 году они были вывезены в Россию. Кто-то утверждает, что верные слуги вывели их из города под покровом ночи. А другие рассказывают и совсем невероятную историю — юношей посадили в бочки и бросили в воду. Но они спаслись…
В семье передавались сведения и о том, что операцией по спасению потомков старинного благородного семейства руководила сама Екатерина Великая. Она же и выделила средства на обустройство и обучение сирот в России. Екатерина дала приют многим французам, бежавшим от ужасов революции. И свидетельством тому — католический храм Святого Людовика на Лубянке в Москве, построенный эмигрантами из Франции в начале XIX века. Братья Грандмезон стали военными моряками, служили на флоте. Один из них — Жан, для русских — Иван Иванович Грандмезон (1777-1835), родоначальник российских Грандмезонов, принимал участие в кампании против шведов в 1795 году и против Наполеона в 1812-м. Он женился вторым браком на Прасковье Николаевне Сафоновой. Обзаведясь семейством, Иван Иванович совершенно обрусел.
К началу Отечественной войны 1812 года подполковник Грандмезон находился в отставке по состоянию здоровья, однако добровольно вернулся в строй. Он беззаветно, как и подобает потомственному дворянину, защищал новую родину от своих бывших соотечественников. И даже участвовал в Бородинском сражении. Вот как описаны его подвиги в военных реляциях, хранящихся в архиве в Лефортове: «В походах против неприятеля, в самых сражениях был. 1795 года командирован для кампании в море на корабле «Победославль» под командою Флота Капитана 1-ранга и Кавалера Крауна под Флагом Вице Адмирала и разных Орденов Кавалера Козляинова где и крейсировал 4 месяца в Ревельский порт, а оттоль 1796 года откомандирован был опять в море на корабле «Максим Исповедник» под командою флота Капитана 1-го ранга Лаврова, под флагом Вице Адмирала и Кавалера Мусина-Пушкина, крейсировал 4 месяца, а 1812 года августа 26 находился в сражении при Бородине и получил за оное серебряную медаль на голубой ленте».
О судьбе второго брата — Шарля — в России свидетельств почти не сохранилось, кроме его послужного списка.
Университеты ГУЛАГа
Серафим Ильич Четверухин — представитель московских Грандмезонов по материнской линии — был человеком глубоко интеллигентным и талантливым. И его судьба достойна отдельного описания.
Хотя как сын врага народа он не имел возможности получить высшее образование, а окончил лишь курсы картографов, он стал замечательным специалистом по составлению карт. И в конце 1929 года его перевели на работу в качестве инженера на картографическую фабрику в Ленинград. Там Серафим Ильич женился на дочери ученого-ботаника Юрия Воронова Ирине, которая работала вместе с ним на фабрике. И все, казалось бы, наладилось. Но он стал членом кружка религиозной молодежи, за что в 1936 году был арестован и приговорен к шести годам лишения свободы. Из 23-х человек, проходивших по этому делу, выжил он один. Наказание он отбывал в Воркуте, где затем был оставлен на поселение. Освобожден же был после того, как в короткий срок по заданию Сталина составил первую карту Печерского угольного бассейна. Он около 23 лет прожил в Воркуте вместе с верной Ириной, которая покинула северную столицу ради него. В 1957 году Серафим Ильич был реабилитирован и в 1960-м вернулся в Ленинград на прежнюю работу.
У Серафима с детства были способности к изобразительному искусству, а также литературное дарование. Он писал прозу и стихи. Рисовал прекрасные пейзажи. Умер Серафим Ильич от инфаркта 8 декабря 1983 года. Его стихи нравились Анне Ахматовой, а о его прозе хорошо отзывались Александр Солженицын и Варлам Шаламов. Но только после перестройки его произведения начали печатать. Сын Серафима Ильича и Ирины Юрьевны — Александр — известный ученый-египтолог. Умер в Петербурге в 2010 году. Марина Юрьевна Осипова называет Серафима Ильича своим духовным отцом, и в его честь она назвала свою дочь Серафимой.
В одном из своих рассказов про жизнь в сталинских лагерях Серафим Ильич объясняет, почему начал интересоваться генеалогией. Дело в том, что во время пересылки он встретился с московским профессором Сергеем Александровичем Золотаревым — специалистом не только по изящной словесности, но и по генеалогии российских литераторов. Тот учил Серафима, что на историю надо смотреть сквозь призму поколений, чтобы понять, что в действительности двигало тем или иным политическим или литературным деятелем, так как все, чем мы обладаем в этой жизни, унаследовано нами от предков — таланты ли это наши или грехи.
Еще одна ветвь — Евреиновы
Серафим Ильич Четверухин, выйдя на свободу, решил заняться историей своих предков. Изучая их жизнь, он сделал вывод, что всем своим потомкам Иван Иванович Грандмезон передал чувство долга, благородства и отваги, что естественно для военного и дворянина, но кроме того, им был завещан и другой бесценный дар — склонность к искусству и науке.
Сын бежавшего от ужасов революционного террора французского дворянина Ивана Ивановича Грандмезона Петр Иванович (1819-1872) стал прекрасным врачом, за что был возведен в потомственное дворянское достоинство. У него было четверо детей. Двое сыновей: надворный советник Леонид (1848-1919) — сначала военный, а потом учитель в Ярославской гимназии, и Рафаил (1852-1900) — штабс-капитан 34-го Севского полка. А две дочери Петра Ивановича — Валентина и Юлия — вышли замуж за двух родных братьев — Николая и Сергея Васильевичей Евреиновых.
Род Евреиновых — один из самых древних на Руси, хоть его родоначальник и «вышел из ляхов». О Евреиновых Четверухины знали многое. Они с ними тесно общались. Особо гордились они Николаем Николаевичем Евреиновым, который вошел в историю мирового театра и мировой драматургии как великий реформатор.
— Наш Коля Евреинов вовремя во Францию уехал, еще до сталинских чисток, иначе бы ему, такому необыкновенному, ГУЛАГа тоже не миновать, — рассуждали Четверухины.
А вот о потомках Рафаэля, то есть Рафаила, вестей не было. Говорили только, что его сын Николай пропал на фронте еще во время Первой мировой.
За славой — на родину предков
Так Марина Осипова узнала о самом, пожалуй, знаменитом своем родственнике.
Сын Валентины Петровны Грандмезон и Николая Васильевича Евреинова Николай Евреинов — русский и французский режиссёр, драматург, теоретик и преобразователь театра, историк театрального искусства, философ и лицедей, музыкант, художник и психолог.
Николай Николаевич родился 13 февраля 1879 года в Москве, а умер 7 сентября 1953 года в Париже. Это была уникальная, разносторонне талантливая личность. Унаследовавший от матери любовь к музыке и безудержную страсть к театру, он написал свою первую пьесу в семь лет. Любые домашние торжества непременно сопровождались его постановками, которые, как правило, заканчивались слезами режиссёра: он желал, чтобы спектакль продолжался и продолжался — вместе с жизнью. В юности он бежал с бродячими актёрами, но был водворён обратно — в реальную жизнь. И кто знает, может, тогда впервые его посетила идея о том, что «жизнь должна стать театром» — действительным воплощением известной шекспировской метафоры.
Из рассказа «Дмитрий-царевич», автор Серафим Четверухин:
Профессор, лежа под нарами, прочитал мне блестящую лекцию о дебрях забытой науки — генеалогии. Необычные мысли, хлынув, разрушили стенку, что я воздвиг вокруг собственных, казавшихся мне такими исключительными, переживаний. Почувствовались нити, протянувшиеся между людьми сквозь десятки и сотни лет и связавшие их в один род людской
Масон Евреинов
В 1892 году Николай Евреинов, по матери потомок француза Ивана Ивановича Гранд-мезона, поступает в Императорское училище правоведения, где играет в любительском театральном кружке, для которого пишет пьесы. Становится вольнослушателем Санкт-Петербургской консерватории, где его учителями были композиторы Римский-Корсаков и Глазунов. В это время он пишет историческую драму из «петровской эпохи» «Болваны, кумирские боги», опубликованную впоследствии в его книге «Драматические сочинения». По замыслу Николая Евреинова, в конце 1907 года в Санкт-Петербурге возник «Старинный театр». Здесь представляли зрителю забытые театральные жанры — литургическую драму, миракль, моралите, пастораль, фарс. Человек необычайно пылкий и впечатлительный, Николай Евреинов принял с восторгом обе русские революции, ставил революционные спектакли на Красной площади. Но вовремя понял, что революционный террор ему ненавистен. В 1925 году Николай Евреинов эмигрировал во Францию. В этой стране бережно хранят память о незаурядном человеке из России.
Здесь он, вчерашний революционер, с такой же пылкостью примкнул к масонам и стал одним из значительных деятелей этого таинственного братства.
Почетный вождь индейцев
И вдруг, совершенно неожиданно, отыскались потомки Рафаила, родного брата матери «русского масона». Николас, сын Рафаила, которого все считали без вести пропавшим во время Первой мировой, оказывается, нашел себе пристанище в Канаде. Об этом русская ветвь семьи узнала из книги канадской писательницы Марии Лакман «Маленькое перо».
Она повествует о художнике, который был единственным из людей искусства, приехавших в государство эмигрантов со всего мира, которым в то время была Канада, кто сумел запечатлеть коренных жителей страны — индейцев в период, когда они еще оставались истинными детьми природы. Обычно они никого из белых не подпускали к себе, а если их рисовали или фотографировали, то могли и прибить художника или фотографа, думая, что это все для того, чтобы напустить на них порчу.
Но Николаса де Грандмезона они встречали как друга, и даже избрали его почетным вождем племени пейган, нарекая индейским именем «Маленькое Перо». Художник позволил себе перед своей фамилией оставить дворянскую приставку «де», которую отбросили его родственники в России.
Индейцы приняли этого русского дворянина потому, что, вдоволь хлебнув горя, Николас мог понять чувства людей, которых захватчики оттеснили с прежних мест обитания и практически обрекли на голодную смерть. Николас ездил к ним в резервации, нагрузив свою машину до отказа едой. Возможно, он хотел помочь хотя бы им, раз уже не мог помочь страдающим в России родственникам. А ведь он перебрался в Канаду именно с мыслью забрать сюда невестку с племянником. Но Советская Россия закрыла границы, и это стало невозможным.
Вообще-то Николас, как и все Грандмезоны, был военным и славно воевал против немцев в Первую мировую. Однако попал в плен и пробыл в нем до самого окончания войны.
Освобождение совпало с революцией. Вернувшись в Россию, он принимал некоторое время участие в Гражданской войне, но памятуя семейные предания, однажды решил, что не хочет рисковать своей головой и случайно погибнуть в революционной машине. Поэтому перебрался в Англию, затем — в Ка на д у.
Там он поначалу брался за любую работу буквально ради куска хлеба, перебивался случайными заработками. Помогло искусство. Свое мастерство художника, как ни странно, он отточил в плену: обладая широким образованием, в том числе и художественным, Грандмезон начал рисовать портреты немцев. Они поощряли его работу, всем хотелось бесплатно получить картину. Только материалов не хватало, и ему приходилось довольствоваться бумагой, карандашом, углем да сангиной. И он научился ими пользоваться как никто другой. Все портреты индейцев, которые он нарисовал, выполнены именно в этой манере. Но заработок, конечно, ему давали заказные портреты местной элиты. Постепенно он вошел в высшее общество и женился на Софье Дурново, отец которой был организатором переселения русских староверов в Канаду.
Софья Дурново стала добрым ангелом для настрадавшегося Николаса де Грандмезон, родила ему детей и ухаживала за ним, когда силы его покинули. Он ведь был на 20 лет старше. Софья стала известным в Канаде скульптором. Их дети позже организовали большую галерею, в которой представлены работы их отца, которые он писал не на продажу, для себя. В основном это были портреты индейцев, в которых он видел мужественных и благородных детей природы, в отличие от большинства граждан молодого государства, для которых местное население было просто дикарями.
Но под влиянием именно таких людей, как Николас, отношение к местным народам постепенно менялось. Канадское правительство высоко оценило деятельность художника из России. Он получил канадское гражданство и высшую награду страны — орден Канады. Художник скончался 23 марта 1978 года в городе Калгари в возрасте 86 лет.
— В творчестве де Грандмезона сплелись несколько тем: судьбы русской аристократии, экзотика северо-американских индейцев, подпитанная книгами Майн Рида и Фенимора Купера, популярность стиля нью-эйдж, — так говорят канадские поклонники творчества Николаса, которые платят сейчас большие деньги за его работы. Работы Николаса покупают и крупнейшие канадские банки в качестве не падающих в цене инвестиций.
В Канаде у Николаса де Гранд-мезона и Софьи Дурново родились пятеро детей: Орест (19321985) — художник-пейзажист, Тамара (1936 года рождения, в замужестве Шолерман) — художник-портретист, Николай (1938 года рождения), Соня (1948 года рождения, в замужестве Эдвардс) — искусствовед и арт-дилер, Любовь Александра (Лу Сандра, 1951-1993).
Узнав о таком количестве родственников-художников, самарчанка Марина Осипова уже не сомневалась в происхождении собственных художественных склонностей — это гены!
Из блога Игоря Краснова:
По своему происхождению Софья Дурново была вполне равной своему мужу-дворянину, будучи родственницей таких знаменитых русских, как поэт Лермонтов, министр российского правительства Дурново, философ Бердяев и т.д., Софья Орестовна увлекалась скульптурой и была весьма успешна в этой области. Она является автором памятников первому премьер-министру Канады Джону Макдональду, американскому президенту Джону Ф. Кеннеди, епископу Оливеру Матье.
Военный детектив
Оказалось, что канадцы-Грандмезоны посылали запросы в Россию насчет своих предков и получили сведения об Иване Ивановиче Грандмезоне и о неком Франсуа Грандмезоне, также жившем в Санкт-Петербурге еще задолго до Французской революции. Но русские потомки этой семьи твердо помнили, что второго брата звали Карл или Шарль, и, судя по найденным ими в архивах послужным спискам братьев, они были приблизительно одного возраста, когда попали в Россию.
Списки разыскала Ольга Сергеевна Четверухина. Часть документов о своих предках она нашла в военном архиве в Лефортово, причем в некоторых из них указано, что два брата бежали в Россию в 1793 году, после того, как их отца обезглавили.
Поразительно, но начало послужных списков братьев написано как под копирку: в них с 1790 года перечисляются лишь полученные ими чины без указания точного места службы, и лишь в феврале 1793 года у Карла появляется первая четкая запись, что он поступает на службу в Санкт-Петербургский гренадерский полк, а в 1794 году — что он отправляется в море на судне «Александр Невский» в звании капитана флота и капитана кавалерии. Нужно сказать, что этот корабль участвовал в войне против революционной Франции вместе с английскими союзниками, возглавлял которых легендарный адмирал Нельсон.
Корабль несколько раз был серьезно поврежден в боях, да так, что к началу XIX века сочли бессмысленным его ремонтировать и перестроили в грузовое судно. Последняя запись датируется 1799 годом, когда Карл получает звание майора. Куда он пропал? Возможно, погиб в сражениях? Или вернулся на родину? Об этом семейное предание ничего не говорит.
А вот послужной список Ивана Ивановича более долог. Там указано, что в 1795 году в чине капитана он переведен в Астраханский гренадерский полк. А в 1797-м в чине майора переведен в Галицкий полк. Однако в то время этот полк был уже расформирован, часть его получила название Невского мушкетерского, он возник снова только в 1811 году. Возможно, это описка? И любимца Екатерины уже после ее смерти в 1796 году решил забрать к себе в Гатчинский полк ее сын Павел I? Или в действительности братья только были вписаны в состав полка задним числом?
В современной книге по истории военного костюма при описании формы гатчинской потешной гвардии наследника престола Павла Петровича говорится: «Кстати, по этой зыбкой театральной дороге шагает молодой еще полковник Аракчеев — смекнул, поверил в пользу театральной гвардии Павла. Однако кто еще с ним служит, с трудом и благоговением натягивая на себя старую форму бывших противников? На пути к славе в «домашней армии» Баратынский, Палицын, Адамович, Пущин, Безобразов, Грин и даже француз Гранмезон по имени Иван».
Действительно, в гатчинских войсках цесаревича Павла служили Иван и Карл Грандмезоны: в офицерских списках пехотного батальона за 1792 год в батальоне его высочества в роте секунд-майора Авраама Баратынского и в флигель-роте капитана барона Давыда Моклера значится подпоручик Иван Гранмезон, а в роте секунд-майора Вилима Мертенса — подпоручик Карл Гранмезон. В таких же списках за 1793 год Иван Гранмезон уже капитан в батальоне секунд-майора Михайлы Сорокина, а Карл Гранмезон — капитан в батальоне майора Петра Пущина.
Ольга Четверухина, прочитав эту информацию в статье историка Игоря Рожкова, подумала, что речь идет о других братьях, ведь согласно спискам оба служили во флоте. Да и буквы «д» в середине фамилии не хватает.
Однако при передаче имен собственных существует как побуквенная, так и фонетическая транскрипция. Фамилия действительно произносится по-французски Гранмезон, а пишется латинскими буквами Грандмезон. В этой связи и написаний фамилии много — то в два слова, то через черточку, то слитно. А как ее не напишешь в два слова, коли знаешь французский, ведь переводится она буквально очень просто: де Гранд Мезон — «из Большого Дома». А вот исчезновение «д» свойственно отнюдь не имени собственному, а крестьянскому диалектному словечку, которое можно перевести как «барская усадьба».
Удивительно другое: если Шарль сохранил свое французское имя, только переделал его на немецкий манер, то второй брат сразу записан Иваном Ивановичем. Так что получается, что он, прибыв в Россию, сразу принял православие. К чему такая спешка? И к чему явно открытые задним числом послужные списки?
— После вступления Павла Петровича на престол гатчинцы были распределены по полкам лейб-гвардии, но Гран(д)мезонов среди них не оказалось, — удивляется Рожков.
О том, что братья были высокородными, свидетельствует то, что Ивана вскоре по прибытии женили на внучатой племяннице самой Екатерины I — «боевой подруги» великого Петра. Это обнаружила также Ольга Четверухина. Но от первой жены у Ивана не было детей, да и стать русским дворянином с помощью выгодного брака он не смог. Все пришлось добывать своим трудом. В 1819 году он получает чин советника по соляному приказу, а в 1826-м его награждают чином коллежского советника. Семья селится во Владимире. И только в 1819 году Иван Иванович и его сыновья Александр и новорожденный Петр были внесены в дворянскую родословную книгу Владимирской губернии и официально признаны владимирскими дворянами.
Исследования сына самарского банкира
Итак, Николай Леонидович Грандмезон переезжает из Москвы в Самару и начинает работать в самарском отделении Крестьянского поземельного банка. В банке он делает неплохую карьеру, и перед революцией его переводят в Крым, где он занимает должность управляющего Таврическим (Крымским) отделением этого банка в чине коллежского советника (VI класс).
Во время Гражданской войны в России Крым неоднократно переходит из рук в руки противоборствующих сторон. Как белые, так и красные привлекают опытного банкира Николая Леонидовича Грандмезона к печатанию и вводу в обращение местных платежных средств — «квазиденег».
Его сын Николай Николаевич Грандмезон (1907 — 1989) стал военным. Во время пребывания Белой армии в Крыму Николай Грандмезон-младший поступил в Севастопольский морской кадетский корпус, но в 1920 году не эвакуировался вместе с армией барона Врангеля, как сделали почти все его однокашники, а остался в Советской России. И, представьте, не только остался в живых, но дослужился до полковника, прошел всю Отечественную и работал в Военной академии в Ленинграде. Говорят, все потому, что он работал в НКВД.
Он навещал и своих куйбышевских родственников. И даже служил здесь, проживая после Великой Отечественной несколько лет в ведомственном доме для работников госбезопасности на углу улиц Ульяновской и Галактионовской. Особенно он дружил с племянником Сергеем Энбомом, которому проговорился о поисках французских корней своей семьи. Николай поделился, что встретил как-то одного из своих бывших однокашников по Севастопольскому кадетскому корпусу, который эмигрировал во Францию и приехал в СССР по турпутевке. Тот взялся помочь Николаю в его расследованиях. С его помощью полковник вышел на некоего барона Жоржа де Грандмезона, и тот опознал герб, изображенный на печатке, доставшейся Николаю Николаевичу от легендарного предка — Ивана Ивановича.
Оказалось, что это герб французского семейства Миллин-Грандмезон. Он достался Миллинам по женской линии после того, как они доказали, что во Франции не осталось потомков мужского пола прежних владельцев замка Монтрёй-Белле, что возле города Мелён в Анжу.
Полковник Грандмезон некоторое время еще продолжал свои расследования, обнаружив еще, что братьев, от которых пошла русская ветвь Грандмезонов, вероятно, спас основатель Одессы — Дюк де Ришелье, провезя их в своей свите, так как во время Великой французской революции Дюк был на службе у Екатерины Великой, совершал вояжи на родину и был дипломатом, то есть лицом неприкосновенным. И действительно, известно, что Екатерина посылала своего верного слугу с большой суммой денег во Францию с предложением армии Конде прекратить сопротивление революционерам и эмигрировать в Россию. Но гордые французы отказались.
Раскопав такие интересные исторические факты, Николай Николаевич вскоре прекратил расследования, которые, казалось бы, шли полным ходом. Сосредоточился только на своем хобби — нумизматике. А своим сыновьям велел взять фамилии жен. «Так что теперь я остался последним из российских Грандмезонов», — написал он незадолго до смерти своему двоюродному брату в Куйбышев.
Так кто же они, предки Грандмезонов?
Когда Марина Осипова рассказала мне всю эту историю, я не поверила своим ушам! Ведь я знала ее со школы, была знакома с ее родителями! И вдруг такое в нашей провинциальной Самаре! Марина попросила помочь все-таки докопаться до сути, до самых корней их генеалогического древа. Все потому, что по иронии судьбы я, а не она — отчасти француженка по крови, стала специалистом по французской филологии. Сейчас ведь множество генеалогических сайтов, в Интернете выложены тысячи исторических документов на французском — что ж не попробовать!
Начала я с истории замка Монтрёй-Белле. Оказалось, что он сооружен в XIII веке и некоторое время был вотчиной владетельных сеньоров города Мелёна. Затем он перешел в собственность влиятельной и древней семьи de Tremouille или де Тремуйль, как звучит эта фамилия в официальной русской транскрипции. И лишь после революции 1789 года, когда владелец замка сбежал за границу, конфискованный согласно революционному закону замок выкупил местный богатый торговец, чтобы отдать его в качестве приданого своей дочери Мари Приу, вышедшей замуж за Поля Миллина.
Как видите, никаких приставок «де» первые Миллины не имели. Только с течением времени, уже в эпоху Реставрации, они подали прошение о присвоении им титула баронов и второго имени — де Грандмезон. Видимо, это действительно было имя поместья, а вовсе не фамилия. Ведь и во Франции, и во французской Канаде много усадеб носят название Grand’Maison.
Так что мои Грандмезоны вряд ли были с Миллинами в кровном родстве. Об этом намекает и французский барон Жорж де Грандмезон севастопольцу Николаю Николаевичу в своем письме, адресованном в СССР, говоря, что из его семьи никто никогда не эмигрировал в Россию!
И тут меня осенило: вот до чего докопался полковник Грандмезон, вот почему он прекратил поиски! Он понял, что его род связан с прежними законными владельцами замка, потерявшими свои владения согласно революционному закону о конфискации владений у эмигрантов и врагов революции! Он понял, что настоящая фамилия российских Грандмезонов — де Тремуйль.
Из статьи «Маркизы из Владимирской глубинки», сайт Владимирской области:
«Полковник Николай Грандмезон имел много наград, а после войны занимался военной историей и получил ученую степень кандидата военных наук. Ветеран поселился в Севастополе. С молодости он увлекался нумизматикой, и его коллекция монет стала одной из лучших в Союзе. Однажды редчайшую шумерскую монету, которой не было даже в Эрмитаже, у Грандмезона украли. В итоге полковник подарил бесценную коллекцию Государственному Историческому музею в Москве, где она находится до сих пор».
Последний из российских Грандмезонов
Быть каким-то Грандмезоном — это одно, а вот оказаться принцем де Тальмон — это один из титулов Тремуйлей — для Николая Николаевича, полковника НКВД, служившего в Самаре, было уже слишком! Вот он и наказал сыновьям срочно взять фамилии своих жен.
Итак, последним законным владельцем замка Монтрёй-Белли был Жан Бретань де ля Тремуйль, виконт де Труар, принц Таранты и Тальмона, граф де Лаваль и де Бофор — это все титулы одного человека. Он был маршалом при Людовике XVI. С революционными войсками он сражался до конца и после разгрома королевских войск бежал в Савойю, которая тогда была независимым герцогством. Погиб он при вторжении туда французских революционных войск — вполне возможно, был обезглавлен как враг Республики. После этого вторжения Савойя вошла в состав Франции. Вот вам и первое совпадение с семейной легендой об обезглавленном отце — маркизе Жане.
У него было четыре сына. Старший — Шарль Бретань Мари де ля Тремуйль — родился в 1764 году и умер во Франции в 1839-м. Известно, что он был в эмиграции, сражался в составе армии Конде и армии эмигрантов-интервентов против революционных войск. Второй сын тоже носил имя Шарль, но добавочное имя его было другим — Годфруа де ля Тремуйль. Он был священнослужителем. Родился в 1765 году, и был гильотинирован в 1794-м. У него был брат-близнец Антуан-Филипп де ля Тремуйль, который родился в один день и умер на плахе в один год с братом. Странное даже для близнецов совпадение. Был и четвертый брат, Луи Станислас, 1769 года рождения.
К сожалению, Жанов среди Тремуйлей не обнаружилось. Но два Шарля в одной семье — это как-то слишком!
Я начала изучать жизнь братьев и нашла подробные сведения о них в старинной книге воспоминаний участников восстания в Вандее. Больше всего там прославлялся Антуан-Филипп. Оказывается, тот с юности воевал рядом с отцом, разделял монархические взгляды и поэтому после разгрома королевских войск ему пришлось укрыться в Англии. Однако, узнав о том, что короля должны казнить, он тайно высадился с отрядом эмигрантов на французский берег и попытался освободить Людовика в день казни.
Красавец и храбрец, он казался гораздо моложе своих лет, все ему давали 18 лет, в то время как ему уже исполнилось 29. Этот с виду нежный юноша был генералом французской армии, уже был женат и растил маленького сына. Поневоле закрадывается мысль, что если он спасся, то, попав в Россию, вполне мог уменьшить себе возраст, воспользовавшись своей моложавостью. Быстрая карьера — согласно послужному списку, в год по новому званию — также объяснима: ведь это был уже опытный военный и высший офицер.
Когда его попытка спасти короля не удалась, Антуан-Филипп влился в ряды восставших вандейцев. Его боготворили крестьяне, сражавшиеся против революционного террора под предводительством Жана Шуана. Схватили героя случайно — в Нормандии, где он скрывался, покинув войско повстанцев, обиженный тем, что не ему доверили командование армией, несмотря на то что он фактически спас ее от разгрома. На него указала одна молодая крестьянка, когда он в простой одежде пытался купить провизию в деревне. И упоминание об аресте и казни в Нормандии в семейных легендах Грандмезонов тоже есть.
Его брат-близнец, аббат Шарль, по воспоминанию вандейцев, делал все, чтобы спасти Антуана. Сразу после неудавшегося освобождения короля, он вызволил его из тюрьмы, снабдил английским паспортом, но Антуан предпочел отправиться в Вандею. Перед гильотинированием Антуана Шарль через своих знакомых плел интриги аж в самом Конвенте, чтобы спасти брата, за что, разоблаченный, сам был приговорен к смертной казни. Не благодаря ли этому принца де Тальмона то возили на допрос в Париж из Нормандии, то вдруг решили казнить в Лавале? Есть свидетельства, что однажды Жан Шуан напал на повозку, на которой Антуана перевозили из тюрьмы в тюрьму перед казнью. Говорят, что эта попытка не удалась. А вдруг?
В пользу этой версии говорит тот факт, что много лет спустя, как свидетельствуют французские историки, при захоронении сына Антуана-Филиппа, погибшего молодым во время пожара, головы казненного отца, которую по закону выдали вдове после гильотинирования, в семейной гробнице, к всеобщему удивлению, не оказалось. Между прочим, все говорили на похоронах последнего отпрыска благородного рода, что он окончил свои дни так ужасно из-за проклятия Жанны д’Арк, которую предал один из де Тремуйлей. Она предрекла, когда ее возвели на костер, что последний из тех, кто будет носить фамилию предателя, погибнет так же, как и она. Конечно, пожар — не костер инквизиции, но и Жанна д’Арк, и последний де Тремуйль погибли в огне.
Все основные ветви древнего рода во Франции заглохли. А в России, по моему предположению, они стали носить имя одного из своих родовых поместий.
Как уже упоминалось, Екатерина Великая посылала де Ришелье (это герцог, основавший Одессу), который также был сыном одного из маршалов Людовика XVI и должен был лично знать братьев де ля Тремуйль и их отца, в армию эмигрантов, чтобы предложить солдатам принца Конде отправиться на жительство в Россию.
Вот как это описывает писатель Марк Алданов: «В России, дa еще в Англии, относились к эмигрaнтaм лучше, чем в других стрaнaх. Внaчaле имперaтрицa Екaтеринa окaзывaлa им гостеприимство с восторгом. Именно в это время и попaл в Петербург Ришелье. В гермaнских землях дело уже обстояло инaче. Поход нa Пaриж герцогa Брaуншвейгского зaкончился в 1792 году полным провaлом. Венское прaвительство объявило, что с 1 aпреля 1793 годa перестaнет плaтить жaловaнье эмигрaнтскому корпусу принцa Конде. Положение людей, входивших в этот корпус, срaзу стaло трaгическим — денег больше почти ни у кого не остaвaлось. Тогдa в Петербурге возник тaк нaзывaемый Крымский проект: предполaгaлось перевести в недaвно зaвоевaнный Крым aрмию принцa Конде. Инициaтором этого плaнa был Ришелье, подписaл документ Плaтон Зубов, a кто был aвтором, скaзaть трудно».
С Крымским проектом и с двумя бочонкaми золотa нa рaсходы по перевозке aрмии в Россию Ришелье в конце 1792 годa выехaл в Гермaнию в эмигрaнтский штaб. По словaм современника событий Крузa-Крете, предложение имперaтрицы было встречено эмигрaнтaми «пренебрежительно», зa что им тогдa достaлось немaло упреков и от русских, и от фрaнцузских современников.
Де Тремуйли, которые уже, как оказалось, просились к императрице Екатерине на службу, вполне могли согласиться уехать в Россию. Вероятно, спасенные братья-близнецы были среди офицеров Конде, ведь старший их брат Шарль, по его собственному признанию, написанному при Бурбонах, сражался в эмигрантской армии. Сам Арман де Ришелье остaлся с эмигрантской aрмией. Конде предложил ему полк «Рыцaрей короны». Ришелье отклонил это предложение, но принял должность военного aгентa России, так как венский Кaбинет возобновил субсидию Конде. С этой aрмией дюк де Ришелье и проделaл кaтaстрофические походы следующих лет. И только в мaрте 1795 годa Ришелье, окончив миссию, вернулся в Петербург.
Писатель Марк Алданов в книге «Исторические портреты» пишет: «Тягa нa русскую службу в годы второй турецкой войны былa очень великa. Отчaсти объяснялaсь онa престижем и слaвой имперaтрицы Екaтерины II. Добивaлись того знaтнейшие фрaнцузские aристокрaты: Тремуйли, Тaльмоны, Булье, Лaнжероны и др. Был в числе кaндидaтов и молодой Ришелье». Это значит, что братья де Тремуйли, в том числе и Антуан, носивший титул принца де Тальмон, посылали запросы Екатерине, и когда они действительно попали в Россию, она могла датировать их документы тем временем, когда они впервые попросились на военную службу в Россию.
К чему же все эти фальсификации? Дело в том, что Французская Республика грозила страшными карами тем странам, которые принимали эмигрантов из Франции, тем более государственных преступников, приговоренных к смерти. Мне кажется, что, по крайней мере, одной из казней не состоялось. И братья были действительно вывезены в Россию, где было сделано все, чтобы скрыть следы того, что Россия укрыла преступников.
Однако получается, что братьев, участвовавших в контрреволюционном движении, было трое. Один остался в России, другой после реставрации королевской власти восстановил свои гражданские права на родине, но не смог вернуть поместье и мирно умер в Париже. Третий погиб в одном из жестоких военных сражений на корабле «Александр Невский» или, возможно, вернувшись из похода, стал снова духовным лицом?
А возможно, что ходил на корабле под русским флагом старший Шарль. И однажды сошел в одном из английских портов с боевого русского фрегата, чтобы вернуться во Францию.
А кто же был казнен — аббат Шарль или генерал Антуан? А может, все были спасены? И кто же из братьев принял русское имя — Иван Иванович? Чтобы ответить на эти вопросы, вероятно, придется еще покопаться в архивах. Однако… Как написал мне почетный профессор Сорбонны, известный специалист по истории Французской революции Жан Клеман Мартен, хотя моя версия приключений братьев де ля Тремуйль-Грандмезонов в России очень похожа на правду, однако за давностью лет и учитывая желание всех действующих лиц этой истории скрыть истину, прямых доказательств ее правоты вряд ли возможно вообще обнаружить. Но по опыту своих научных исследований он знает, что в ту страшную и кровавую эпоху во Франции случалось и не такое.
Общество
Общество
Общество
Комментарии
0 комментариев