Ощущение праздника было, когда делали ракеты для программы «Союз — Аполлон»
С Владимиром Кузнецовым меня познакомила история. Увлекательнейшая история самарской фотографии в трех томах («СГ» от 18.12.2014. — Ред.) Он — один из ее авторов. И он один из тех, кому Самара обязана своей космической славой.
— Вы ведь, Владимир Евгеньевич, КуАИ окончили?
— Да, второй факультет. Авиационные двигатели.
— И всю жизнь работали на «Прогрессе»?
— Я бы сказал, лучшую часть жизни.
— А КуАИ — это какие годы? С Титовым (К.А. Титов, губернатор Самарской области с 1991-го по 2007-й) не в одно время учились?
— Мы с ним были в одной легкоатлетической команде. А учились на разных факультетах. Он — эксплуатационник. Я учился в КуАИ с 1961-го по 1967-й.
— Ректором тогда был Виктор Павлович Лукачев, и говорят, это было лучшее время КуАИ.
— Для меня первый курс был очень трудным. Тогда всех, кто не имел производственного стажа, обязали учиться по вечерней схеме.
— Одна из реформ Хрущёва: днем стоишь у станка, вечером грызешь гранит науки.
— Мне не было восемнадцати, поэтому работал я с семи утра до двух дня. Но все равно. Встаешь в пять и пешком (жил на углу Некрасовской и Степана Разина) к вокзалу. Целая демонстрация на Льва Толстого — народ спешит на шестичасовую электричку. И у каждого в электричке свое место. И кто в домино играет, кто — в карты, кто читает, кто спит. — Титов студентом работал на авиационном.
— Я — на заводе имени Фрунзе. В цехе, где делали лопатки для турбин. Слесарем по ремонту станочного оборудования. Знаете, что такое шабровка? А шабер? Шабер — это сосед по-белорусски. И это -слесарный инструмент, c одного конца заостренный, которым вручную снимают металл. Шабровка -это доводочная обработка. Работает станок. Сопрягаемые поверхности неравномерно изнашиваются, и их нужно восстановить. Вот я и выполнял эту операцию. Тяжелая, физически тяжелая работа. Ну а в два часа на электричку бежишь. Электричка, что после обеда шла из Водино в город, почему-то на нашей платформе («Пятилетка») не останавливалась. Каждый раз срывали стоп-кран, и из электрички высыпали сотни людей. И вот мы, те у кого смена заканчивалась, шли на этот стоп-кран. В дверях электричек тогда автоматики не было — свободно открывались, и мы садились на ступеньки, и нас обдувало. С вокзала — домой снова бегом. В институте занимались с семи до десяти-одиннадцати вечера. В корпусе, где сейчас торговый центр «Вавилон». Но надо же было к занятиям подготовиться. Ну и выкроить время для тренировки. Чемпионом Куйбышевской области стать — тоже ведь потрудиться надо. Чемпионом, рекордсменом. У меня был 1-й разряд по лёгкой атлетике.
— Распределили вас на «Прогресс»?
— Меня оставили в институте. На кафедре физики. А через год я был призван в Советскую армию. В Ракетные войска стратегического назначения. В очень красивом месте служил. Под городом Йошкар-Ола, Марийская АССР. Так тогда называлась Республика Марий Эл. «Страна лесов, озер и сосен. Девять месяцев зима, остальное — осень». Два года служил. С 1968-го по 1970-й.
— Разгар «холодной войны».
— Для кого-то это, может, была и «холодная война». А для нас это была очень даже горячая пора. Год ходил на боевое дежурство. Сейчас вроде как на три дня заступают. А мы дежурили неделю через неделю. В пятницу вечером при полном вооружении строимся, и нам зачитывают приказ: «На защиту границ Союза Советских Социалистических Республик дежурной смене заступить!» И с этого момента к тебе совершенно другое отношение -попробуй только нарушить устав! И это правильно. Они же не просто так, воинские уставы, пишутся. За каждой строкой воинского устава, как, впрочем, и шахтерского или, скажем, авиационного, — кровь и смерть.
И дисциплина тут — главное, что определяет безопасность. В 1959-м на Байконуре трагически погиб главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения маршал Неделин — сидел на стуле рядом с аварийно взорвавшейся ракетой.
— А вы прямо у той самой кнопки боевое дежурство несли?
— Я служил на технической ракетной базе — обслуживали пусковые установки.
— Это было престижно — служить в ракетных войсках?
— Да в стране об этих войсках толком ничего и не знали. Видели, как возят на параде какие-то «бочки», и вспоминали Никиту Сергеевича Хрущёва, который уверял, что ракеты делают примерно так же, как сосиски. Даже рисунки ракет тех лет с оригиналом ничего общего не имеют. Художник знал, что это нечто цилиндрическое с заостренным концом, сзади огонь, и импровизировал в этом духе. Так что ни о каком престиже речи не шло, но служба была интересная.
— Желания остаться в армии не возникало?
— Уговаривали. Я был лейтенантом, но служил на майорской должности, и довольно долго меня убеждали, что мое место в армии. Хотя оказались мы там не от хорошей жизни. Я имею в виду выпускников авиационных вузов. Когда меня призвали, ракетным войскам было всего десять лет и офицеров набирали отовсюду. Чуть ли не из кавалерии. У меня командир был, майор. С береговой артиллерии пришел. А в авиационном институте мало того, что давали превосходное специальное образование, там же еще и военная кафедра была. Так что уговаривали, но…
— Вы вернулись в институт.
— Почти все мои друзья пошли в науку. Но я два года занимался ракетами, мне это нравилось, и я решил, что строить ракеты еще интереснее, чем обслуживать.
— Ну и зарплата, квартира, карьерный рост. Тоже ведь вещи немаловажные.
— Советская система в этом смысле была отработана. Стимулировали. И да — люди росли. Но по блату начальником цеха невозможно было стать. Ты должен был пройти определенные ступени. Ты приходил на предприятие, к тебе приглядывались, и если проявлял себя должным образом, начинали, как тогда говорили, вести. Подбор и расстановка кадров. Так это называлось. Я пришел в цех главной сборки ракетоносителей «Союз» в 1970 году. И сначала работал мастером на боковых блоках. Потом старшим мастером, потом — замначальника цеха, начальником цеха… восемь лет. Ступенька за ступенькой…
СПРАВКА "СГ"
Кузнецов Владимир Евгеньевич
1944 родился в Ульяновске. Окончил КуАИ в 1967 г. по специальности «инженер- механик авиационных двигателей».
1970-1974 — мастер, мастер 1-й категории, старший мастер, старший мастер 1-й категории.
1974-1978 — зам. нач. цеха 212.
1978-1981 — нач. цеха 212.
1981- 1982 — зам. нач. производства ракетоносителей «Союз».
1982- 1983 — зам. нач. производства сборочного комплекса ракетоносителя «Энергия».
1983- 1986 — нач. цехов 218, 212.
1986-1991 — председатель профсоюзного комитета завода «Прогресс».
Филокартист.
Соавтор книг «Самарский альбом. Самара в открытках и фотографиях конца ХМ — начала XX века», «Фотографы и Самара».
НАГРАДЫ:
1978 Орден «Знак Почета» (за программу «Интеркосмос»);
1990 Орден Трудового Красного Знамени (за участие в создании и проведении испытаний многоразовой космической системы «Энергия — Буран»).
2007 Медаль «За выдающийся вклад в развитие коллекционного дела в России».
— Долго ее собирать, ракету?
— Около года идет по заводу. Это если считать с момента получения металла.
— И тоже ведь неудачи бывали.
— 100-процентная надежность невозможна. И, конечно, аварийные случаи имели место. Но все эти разговоры о том, что трагедий было значительно больше, чем фиксирует официальная статистика, всё это глупости. Мелочь можно скрыть. Скрыть факт, к которому причастны десятки тысяч людей, а каждый запуск — это десятки тысяч, ну просто невозможно.
— С каким из «Союзов», в производстве которых вы участвовали, связаны у вас самые сильные ощущения?
— Ощущение праздника было, когда мы делали ракеты для программы «Союз — Аполлон». Мы сделали две ракеты. Обычно они серой краской покрашены. А тут — белые, и латиницей выведено на обтекателе: «Союз — Аполлон». Любоваться ходили.
— В июле 40 лет программе.
— 15 июля 1975 года был запуск. «Союз» ушел с Байконура, «Аполлон» с мыса Канаверал (США), и по ТВ впервые показывали и подготовку к старту, и старт. Завод режимный, и телевизор был только в кабинете директора. Но директор распорядился поставить его в приемной, и несколько человек, я в том числе, трансляцию эту смотрели и волновались даже. Я работал тогда заместителем начальника сборочного цеха.
— А на Байконуре бывали?
— Конечно. Я был начальником цеха сборки «Энергии».
— Наш ответ «Спейс — Шаттлу» — многоразовая космическая система «Энергия — Буран». Увы, недолгой жизнь ее была.
— Да нет, не недолгой. Проект запустили в 1974-м. Активно завод начал над ним работать в 80-м с приходом нового директора, Анатолия Алексеевича Чижова.
— Хорошая была машина?
— Замечательная! Я вообще не знаю, есть ли аналоги этому проекту. Полторы тысячи предприятий участвовало! «Прогресс» не так просто перестроился. Диаметр «Союза» — около двух метров, а «Энергия» — это восемь метров в диаметре. То есть в вагоне, как «Cоюз», вы ее на Байконур не перевезете. Ее надо было там…
— Собирать.
— Там не только собирали. Там и детали некоторые делали, и узлы. Там был мощнейший механический цех. И сборочно-испыта-тельный — пять пролетов! Носитель, космоплан. Всё это надо было собрать, отвезти на старт. А испытаний сколько! Новые металлы. Новые смазки, новые уплотнения. Эту номенклатуру надо было отработать. Ту же теплоизоляцию. Чтобы кипящий водород в газ не превращался, надо было теплоизолировать бак. Сделать из него безопасный термос. А бак ни много ни мало 36 метров в длину! У нас не было практики работы с водородом в таких огромных объемах.
— Работали вахтовым методом?
— Я на Байконуре жил несколько лет. Вместе с семьей. Кстати, был там год назад. Отмечали 25-летие запуска «Энергии — Буран». Чистейший город. Хотя стоит в степи. Зелени полно. Хотя воды очень мало.
— Стартов было…
— Было выполнено два старта «Энергии».
— Жалеете, что всего два?
— Если бы это был просто металл, то чего же жалеть. Но «Энергия» — это не просто металл. Это особые отношения! Я вообще человек в этом смысле везучий. Мне всё время попадались хорошие люди. Бывали моменты отдельные, но в целом… Мы занимались делом. И любая попытка даже не то что сподличать — поступить нечестно, она сразу человека выталкивала. Там невозможно было по-другому. Там все работали даже не на износ. На сверхизнос. И прежде всего потому, что это страшно интересно. Была очень большая внутренняя дисциплина. Но и был азарт.
— Американцев хотели уделать?
— Это в марафоне один может собраться и другого обогнать. А здесь как ты будешь обгонять?
Есть технологии, есть сроки поставки. Нет. Увлекало другое.
— Решение сложной технической задачи.
— Безусловно. И что самое привлекательное — не было разделения на производственников и конструкторов. Каждый день — новые вопросы. И мы собирались и искали ответ. Бывали случаи ошибочного пути. Приходилось возвращаться назад, но все равно это было…
— Счастье.
— Было очень здорово. И сейчас… Я со многими из тех, кто тогда работал на Байконуре, поддерживаю отношения, и это… Это как на фронте. Провоевали год, потом всю жизнь вспоминают.
— Библиотека у вас отличная. Есть книги, которые перечитываете?
— С удовольствием перечитал «Бесов» недавно. Вообще много авторов, к которым хочется возвращаться. Розанов, Паскаль, Тютчев, Варлам Шаламов, Хармс, Бродский, Мандельштам, Маккиавелли, Набоков, Бабель, Виктор Некрасов, Ремарк… Померанц, Миркина. Знаете таких?
— Да, конечно. Он — религиозный философ, она — поэтесса прекрасная. Померанца нет уже, к сожалению.
— К сожалению.
— Старинной фотографией давно увлекаетесь?
— Из детства это. Занимался авиамоделизмом во Дворце пионеров и, как и все дети, наверное, собирал марки, этикетки, монеты. Однажды обнаружил в «Букинисте» на Ленинградской целую стопку старинных открыток. Три -пять копеек штука. Купил несколько. Ну а в середине 90-х приехал в Москву к другу детства, и он мне говорит: «У меня открытки самарские старые. Будешь собирать?» — «Буду», — говорю. Ну и пошло-поехало. Но я это не рассматриваю как коллекцию. Я смотрю на это как на материал для книг. И считаю, что, мне в очередной раз повезло — судьба свела меня с Сергеем Федоровичем Рудняевым. В одиночку такое дело не поднимешь. Смотрю вот на трехтомник («Фотографы и Самара». — Ред.) и думаю, что если бы сейчас мне предложили заняться этим делом, я бы отказался. Какими бы ни были условия. Очень тяжелый труд. В первой нашей книге («Самарский альбом. Самара в открытках и фотографиях конца ХЖ — начала XX века». — Ред.) авторского текста нет
— фотографии, а их в первой книге около 900, сопровождают цитаты из дневников и путеводителей. Тоже работа из нелегких — нужно же было разыскать эти дневники и путеводители. Но в трехтомнике — уже полторы тысячи фотографий и весь текст наш. И то, что вы видите, — это «надцатый» вариант. Ведь этого тоже недостаточно — найти фактуру и написать текст. Его надо правильно разместить. Я только когда занялся этим делом, понял, что книга, как музыка, должна иметь свою мелодию, свой ритм, свой размер. Иначе — бренчание на гитаре. Так вот как выстроить? Материал-то огромный! Когда приступали к работе, знали фамилии только трех самарских фотографов. В трилогии их больше сотни. И о каждом — подробная информация. Восемь лет в архивах, музеях, библиотеках работали! В самарских, петербургских, московских. В Красногорском архиве кинофотодокументов. Приходил в архив вот с такой вот тетрадочкой. И заносил в нее сведения о каждом документе, который брал в руки. Дата, номер фонда, содержание. А сколько старых газет пролистали!
— Чем сейчас занимаетесь?
— Пытаемся вот эту книгу пристроить. Показываем пилотный экземпляр, говорим: «Ребята, издайте! Нам ни копейки не надо».
— А эта книга о чем?
— Был такой человек — Кошко Иван Францевич. В 1906 году его назначили вице-губернатором к самарскому губернатору Ивану Львовичу Блоку. Вице-губернатором самарским пробыл всего полгода — Блока, как вы знаете, взорвали. После Самары служил в Пензе губернатором, в Перми. В 1916-м издал «Воспоминания губернатора», где около 90 страниц посвятил Самаре. Я прочел, у меня руки зачесались. «Давай, — говорю Сергею Федоровичу, — сделаем книгу».
— А где вы воспоминания обнаружили ?
— В областной библиотеке. В отделе редких книг. Идея была такая. Взять за основу вот эти 90 страниц, снабдить текст комментариями и проиллюстрировать снимками и открытками тех лет. Кошко, скажем, пишет: «Я слышал хорошие отзывы о вашей деятельности, — сказал мне при представлении Столыпин. — И мы назначаем вас в очень трудную губернию. Там неспокойно, и администрации нужно быть твердой и мужественно бороться с беспорядками». А мы даем портрет Петра Аркадьевича Столыпина и сноску о том, кто это такой. Или упоминает Кошко некоего Европеуса из слободы Покровка. Находим в адрес-календаре сведения об этом господине и даем в сноске: «Владимир Иванович Европе-ус, надворный советник, начальник Покровской слободы Новоузев-ского уезда». «Взял билет на пароход компании «Надежда», — пишет Кошко. Указываем в сноске о компании, даем снимки ее пароходов. Упоминается Андрей Петрович Алабин, самарец, с которым Кош-ко знаком был еще с академии Генерального штаба. Даем сведения об Алабине: «Андрей Петрович Алабин, потомственный дворянин, почетный мировой судья города Самары, сын самарского городского головы Петра Владимировича Алабина». 123 сноски у нас в этой книге.
— Но у него ведь могут быть потомки? У этого Кошко.
— Я нашел в Париже его правнука. Дмитрий Борисович Кошко. И он написал вступление к книге и сказал: издавайте.
— Я бы такую книгу купила.
— Такая книга должна была бы быть в каждой школьной библиотеке нашего города — другого описания Самары 1906-1907 годов просто нет. Но вот как бы ещё издателю это объяснить?
Комментарии
0 комментариев