Главный режиссер Самарского театра драмы Михаил Лебедев о премьерах в феврале

16.01.2020

150

Автор: Маргарита Петрова

Главный режиссер Самарского театра драмы Михаил Лебедев о премьерах в феврале

Весной 2019 года главным режиссером Самарского академического театра драмы имени Горького назначен Михаил Лебедев.

Выпускник курса Вениамина Фильштинского (окончил РГИСИ — бывший СПбГАТИ — в 2016 году) поставил на этой сцене уже два спектакля. Это «Роковая ошибка» по повести Михаила Рощина и «Вот так и живем» по рассказам Василия Шукшина. В феврале самарцы смогут увидеть сразу две премьеры в постановке молодого режиссера — «Семью восемь» и «Медея». Лебедев рассказал о работе над ними.

Простая история

— «Семью восемь», постановка по пьесе современного драматурга Дарьи Слюсаренко, — о нашей сегодняшней жизни. «Медея», пластический спектакль по мотивам произведений Еврипида и Жана Ануя, — мифологический. Сложно было одновременно работать над такими разными вещами?

— Так получилось, что октябрь и ноябрь выдались очень насыщенными. Я выпускал спектакль «Сирано де Бержерак» в Новокузнецке. Приезжал в Самару раз в месяц на неделю, репетировал «Медею». Потом мы повезли ее на фестиваль Terra incognita в Санкт-Петербург. А буквально через два дня мне нужно было показывать эскиз «Семью восемь» на самарском фестивале «Левановка». В какой-то момент в голове образовалась каша: три материала одновременно делать очень сложно. Но ничего, смогли. Я стараюсь, чтобы такого завала не происходило, но порой это полезно, поскольку хорошо мобилизует.

— Как эскиз «Семью восемь» вошел в репертуар?

— Так иногда бывает, что ты делаешь эскиз, а получается спектакль. По большому счету он останется в том же виде. «Наворачивать» туда что-то я не вижу смысла. История настолько простая, что застраивать ее декорациями, переводить в какую-то бытовуху, мне кажется, не стоит.

Главный режиссер Самарского театра драмы Михаил Лебедев о премьерах в феврале

— Артисты останутся те же? Там просто потрясающая роль у Елены Ивашечкиной, не хотелось бы, чтобы спектакль остался без нее.

— Может быть, произойдут какие-то изменения, в основном исполнители те же.

О пользе лабораторий

— Вы часто принимаете участие в режиссерских лабораториях, где нужно за несколько дней создать эскиз спектакля. Нравится такой формат?

— Если сравнивать с однокурсниками, про меня можно сказать, что я практически не участвую в лабораториях. Курса с четвертого у меня их было около девяти. У некоторых переваливает за 20. Когда на четвертом курсе мы стали сотрудничать с БДТ, с Андреем Могучим, там был завал — за год в четырех-пяти лабораториях участвовали. Как-то так получилось, что я сразу стал ставить, и необходимость в подобного рода экспериментах отпала. Формат лаборатории — очень нужная вещь. Это сгусток актуального театра, который действует в данный момент. Об этом нужно знать. Иначе можно утонуть в своем болоте.

— Это «освежающая процедура» или совсем другой способ существования, который можно противопоставить классическому театру с его застольным процессом, этюдами и долгимидолгими репетициями?

— Думаю, и то, и другое. За тричетыре дня нужно выучить текст, рисунок, все понять и еще справиться с волнением. И успеть начать говорить с режиссером на одном языке, если вы не знакомы. Если звезды сошлись, то работа будет интересной. И режиссеру, и актеру. А бывает, что никому не интересно. Многое зависит от личности постановщика: можешь ли ты заинтересовать людей своими идеями.

Пластическое решение

— Чем вас привлекла «Медея»?

— Она меня заинтересовала как пластическая история. В ней цепляет само событие. Как происходит, что женщина может так поступить с собственными детьми? Для меня очевидно, что это не просто жест мести, а нечто большее.

— В бытовом плане или в мифическом?

— Это высокая драматургия: боги, мифы и так далее. Для этого и появляется пластика. Язык тела более выразительный, непривычный, образный, метафоричный, объемный. Если следовать только драматургии, история превращается в происшествие из криминальной сводки новостей. Жена убивает детей из-за того, что муж уходит к молодой. Но объем чувств и событий «Медеи» — над облаками. Для нас, современных зрителей, это не совсем привычный язык. В чем вся сложность. Может получиться или очень круто, или нет. Но я оставляю за собой полное право на ошибку.

— Вы где-то уже видели пластическое решение «Медеи»?

— У моего любимого греческого хореографа Димитриса Папаиоанна. Он делал в числе прочего открытие Олимпийских игр в 2004 году. У него есть «Медея». Но у нас будет все совсем по-другому.

— Как публика приняла «Медею» на фестивале Terra incognita?

— Неоднозначно. Не надо было никому говорить, что это эскиз. Поскольку сразу изменилось отношение. Что-то выстрелило, что-то нет. Но стало понятно, где и как нужно подкорректировать. Нам самим работать очень интересно. Надеюсь, будет интересно и зрителю.

История, конечно, не для всех, она жесткая. Зрителям, которые считают, что им и в жизни хватает страданий и не для того они в театр приходят, не понравится. Мне хотелось попробовать себя в пластическом жанре, в котором я полный профан. Меня он очень привлекает. По всем моим работам можно проследить: чуть меньше половины происходящего на сцене — это не текст. Плюс это был серьезный профессиональный вызов для артистов. Одно дело — научиться играть психологию и говорить слова, другое — подключать к этому тело, энергию, скрытые мышцы. Как показывает практика, театр развивается, а артисты — нет. Выстрой сейчас любую труппу — 90 процентов из нее даже на мостик не встанут.

— А им это необходимо?

— В условиях современного театра — да. Я имею в виду не сам мостик как таковой, а необходимость поддерживать себя в форме. Заниматься не только речью. Недаром в институте есть не только актерское мастерство, но и пластика, вокал, сценическое движение, фехтование и прочее. После окончания вуза артист эти навыки больше не тренирует, и когда они становятся необходимыми в работе, он не может их использовать — улетучились.

— Вы сейчас рассуждаете как главный режиссер театра? Говорите о развитии труппы, встряске и тренировках для артистов с прицелом на будущее. Обычно режиссеры думают только о своей творческой реализации.

— В любом театре, в который я прихожу, рассуждаю так же. В Новокузнецке, например, у меня ребята два месяца упорно учились вог танцевать (стиль, базирующийся на модельных позах и подиумной походке. Отличительные особенности: быстрая техника движения руками, вычурная, манерная походка, падения, вращения. Прим. авт.).

— Кто будет занят в «Медее»?

— Алексей Егоршин, Виолетта Шулакова, Джамиля Билялова и Марина Жукова. — В постановке принял участие хореограф Павел Самохвалов.

Как строилась ваша работа?

— По-разному. Я владею мыслью, он — инструментарием. Не всегда удавалось сразу договориться. Какое-то время мы потратили на то, чтобы ребята вошли в форму, поняли, что у них есть ноги, руки и все остальное. И что все это как-то двигается. Затем Паша давал им тренинги на взаимоотношения на физическом уровне — без слов. Я на все это смотрел, что-то мы потом вставляли целыми элементами в спектакль.

— Каким будет оформление?

— На сцене будет очень мало всего. Я вообще приверженец минимализма. Для меня важнее всего личность артиста и его возможности. Тем более в спектакле малой формы.

Читайте также:

Комментарии

0 комментариев

Комментарий появится после модерации