Не дает ответа. В театре-студии «Грань» поставили «Три сестры»

Поезд отправляется

Время, выходя за пределы пьесы «Три сестры», становится частью личной биографии каждого зрителя. Вынуждая публику пять часов смотреть спектакль (прибавьте к этому длительность трех антрактов), режиссер Денис Бокурадзе делает время осязаемым. Мучительную длительность происходящего ощущаешь каждой затекающей частью тела. На кирпичной стене, выполняющей функции задника, то появляются, то исчезают циферблаты, фоном звучит не только музыка Арсения Плаксина, но и тиканье часов.

Еще одна сквозная тема постановки — поезд. Это локомотив истории, сметающий все на своем пути, это и мощная движущая сила, которой так не хватает инертным обитателям и гостям дома Прозоровых. Как завороженные они следят за дымящимся самоваром, который проносят раз за разом по периметру зала два персонажа, обозначенные в программке как «предчувствия». Некие сущности в исполнении Ильдара Насырова и Ксении Куокка эволюционируют (или деградируют — как угодно) по мере течения спектакля. Тихие и услужливые в первом действии, они сначала превращаются в назойливых недотыкомок, сеющих хаос, а ближе к финалу обретают облик железных комиссаров, раздающих приказы с уверенностью прооперированного Шарикова. Руководит ими жена Андрея Прозорова Наталья (актриса Наталья Сухинина), чье преображение из робкой нелепой девушки в озверелую мещанку и самоназначенную хозяйку дома можно назвать одной из самых страшных метаморфоз в мировой литературе (куда там Кафке).

Тоска по лучшей жизни

Режиссер отказывается от узнаваемых внешних примет чеховских персонажей. Нет здесь ни статного Вершинина (Максим Цыганков), ни некрасивого Тузенбаха (Арсений Плаксин). Все герои в общем-то приятные, милые. Но ни один из них не любит своего спутника жизни. Даже обманутый муж Маши Кулыгин (Кирилл Стерликов) влюблен как будто в Ольгу. Ни один не дает поддержки другому. И люди-то все незлые, образованные. Но бестолковые. В смысле толку от них нет. Ирина (Екатерина Кажаева) вдохновенно и с вожделением бездельника мечтает о труде: «Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни». Ольга (Евгения Аржаева) мучается в плену своей должности и мечтает о семье, Маша (Юлия Бокурадзе) страдает в браке. Их брат Андрей (Денис Евневич) томится в предчувствии любви и ученой карьеры, не получая от жизни ни того ни другого. Доктор Чебутыкин (Руслан Бузин) — казалось бы, где уж благороднее профессию найти, — беспробудный пьяница, тоскующий от любви к матери Прозоровых. Той самой чеховской тоской по лучшей жизни, которую Владимир Немирович-Данченко определял как зерно «Трех сестер».

У каждого свое страдание и своя идея фикс. У Соленого (Каюм Мухтаров) это Ирина. Преследующая его «птичья» тема — он Тузенбаха дразнит «цып-цып-цып» и обещает подстрелить как вальдшнепа — сочетает элементы комедии и трагедии. Признаваясь в любви Ирине, он перебирается со стола на стол, безрезультатно пытаясь взлететь, и все время с грохотом падает.

Уходит свет

Стулья расставлены по периметру зала, зрители служат обрамлением для происходящего в центре, где как жуки в коробке активно взаимодействуют персонажи. При этом публике постоянно отказывают в праве безучастного наблюдения. После каждого антракта зрителя побуждают пересесть на другое место, персонажи с ним здороваются за руку, его окутывают удушливым дымом. Режиссер все время трясет: «Это про тебя, не спи!»

В четвертом действии пространство начнет стремительно сжиматься. Тональность спектакля, печальная вначале, становится беспросветно мрачной к концу. Из жизни уходит радость, уходит свет. Глупые фантазии Ирины о радости труда в первом действии были максимально оторваны от жизни, но полны надежды и внутреннего сияния. В четвертом же Андрей риторически, без надежды на ответ вопрошает: «Куда ушло мое прошлое, когда я был молод, весел, умен?»

Евгений Ганзбург постепенно вытягивает свет из происходящего, перемещая его куда-то вовне. Оградительная лента, в финале намотанная на стулья, вместе с мебелью перемещается к фортепиано, замуровав героев на крохотном островке, из которого им уже не выбраться.

«Если бы знать, если бы знать!»

Мы все исчезнем, стертые с лица земли безжалостным маховиком времени — волчком, наматывающим черно-белые кадры ХХ века (еще одна визуализация на заднике, предназначенном для метафор). Что останется после нас? Ажурные надписи, которые каждый персонаж перед уходом выводит мелом на кирпичной стене. «Скажи мне что-нибудь», «Я буду работать», «Я доволен». Написанные с ошибками или без. Хрупкие автографы на шершавой стене и белое кружево, нашитое на грубое военное сукно (им покрыты столы, расставленные в центре зала в первых действиях, из него сшиты шинели, созданные художником по костюмам Урсулой Берг) — метафора нашей жизни.

Финальная фраза пьесы стоит подзаголовком в программке: «Если бы знать, если бы знать!». И хотя зрители благодаря пройденному в школе курсу истории имеют возможность предсказать судьбу Прозоровых, яснее не становится.

Куда едут Прозоровы? Вернее, куда их везут. Они едут в ХХ век, а значит, навстречу одному из двух вариантов чудовищной гибели. Под колесами ли красного террора или на три десятка лет позже в немецкой оккупации в Париже. Цитаты великих деятелей культуры, отправившихся в эмиграцию, отсылают нас ко второму варианту.

Куда едут они? Постановка не дает ответа. Ни ответа, ни просвета. Только лучи, пробивающиеся сквозь доски теплушки, в которой едут персонажи вместе со зрителями. Все вместе.

Денис Бокурадзе, художественный руководитель театра-студии «Грань», режиссер-постановщик спектакля «Три сестры»:

— В пьесе четыре времени года, четыре места, между каждым действием проходит несколько лет. Все это отражено в сценографии, в свете, в костюмах, которые меняются в каждом акте.

Мы делаем классику не современной, а вне времени. Человеческая сущность остается неизменной: зависть, ревность, измены. Не хочется проводить прямую параллель с нынешним днем, потому что это будет и сегодня, и завтра. И еще через 100 лет, и через 200, и через 300.

Мне нравится работать с пластикой, движением. Мне хотелось бы весь спектакль протанцевать. Но при этом мы сохранили весь текст. Когда герои в начале века говорят: «Через 25-30 лет каждый человек будет работать», мы понимаем, какие годы потом пришли. Это пророческие слова.

Фотографии: Светлана Келасьева