— Я родилась в Старом Осколе, шестым ребенком в семье. Отец работал фельдшером, мама была домохозяйкой. В 1933 году не стало сначала папы, затем старшего брата. Вскоре моя семья перебралась в Воронеж.
Мысль о приближающейся войне витала в воздухе, но нас, детей, взрослые старались в это не посвящать. В июне 1941 года по всему СССР был объявлен какой-то патриотический конкурс — думаю, не случайно. Авиационный завод №18, на котором работали мои братья Алексей и Аркадий, подготовил инсценировку на песню «Если завтра война». Ее показывали на стадионе. На всю ширину протянули полоски из белого и голубого материла — как будто это море. Между ними «купались» дети, взрослые «отдыхали на пляже». Было много трюков. А когда начинался марш, все преображалось, выходили люди в военной форме. С этим номером мы должны были потом ехать в Москву, но не довелось.
Мы и думали о том, что будет война, и не думали.
Мой брат Толя участвовал в Финской войне. Когда она закончилась, его часть оставили в Эстонии. Он много раз писал, что приедет в отпуск, а в последний момент все отменялось. И вдруг 21 июня телеграмма: ждите сегодня. Приехал. Собрались всей семьей, пригласили его друзей. Гуляли до поздней ночи. А утром соседка по коммуналке кричит: «Включайте скорее радио! Молотов будет говорить!». Толя вскочил и говорит: «Это война». Даже радио слушать не стал. Кинулся в военкомат, чтобы ему помогли вернуться в свою часть. Он в нее так и не попал, доехал до Ленинграда, и его отправили на юг. Погиб в 1943-м.
Дух войны, какого-то несчастья окутал город сразу же. Мы вышли на улицу и увидели совсем других людей, не таких, как вчера. Все мрачные, задумчивые. 23 июня все дети, даже самые маленькие, пошли в школу — просить, чтобы дали какую-то работу. Каждый хотел быть полезным.
Нашу школу построили в 1938 году. Как выяснилось, ее сразу проектировали как возможный госпиталь. Там был подвал с огромным коридором и множеством комнат. В первый же день войны туда стали перетаскивать все школьное имущество — здание готовили для приема раненых.
Нас, подростков, отправили в район — пропалывать люцерну на полях конезавода. Потом — вязать снопы, рыть противотанковые окопы на подступах к Воронежу.
В 20-х числах июля немцы стали бомбить наш авиазавод. Каждый день в 14:15 прилетал самолет. Начиналась стрельба, вой сирены, громкоговорители предупреждали о воздушной тревоге, били наши зенитки, взлетали «Яки».
В Воронеж стали бояться приезжать люди. Из районов на рынки больше не привозили продукты, и это было очень ощутимо. А вот особого страха мы сначала не испытывали. Самолет летел медленно, натужно рычал. Бомбил только завод, дома не трогал. Наверное, наши зенитки могли бы его сбить, но боялись, что упадет на город. 1 сентября мы пошли учиться — нас перевели в другую школу. Занимались во вторую смену и выходили на крыльцо смотреть.
По-настоящему страшно стало, когда начались ночные налеты. При нас разбомбили стадион и два дома неподалеку. К более серьезным действиям немцы перешли уже после того, как мы уехали из города. Стерли с лица земли всю центральную улицу, да и не только ее.
В начале октября нам сообщили, что завод, на котором трудятся мои братья, эвакуируют в Куйбышев. Вместе с рабочими и их семьями. Выезд назначили на 16 октября. Отправляли нас цехами — и людей, и оборудование в одном эшелоне. Станки на платформы грузили вручную — вспомнить страшно. Но никто не роптал. Вещей сказали взять с собой по минимуму, только смену белья и обуви.
Квартиры нужно было закрыть, ключ сдать в домоуправление.
Через пару лет некоторым заводчанам удалось съездить в Воронеж. Это было непросто — в военное время отлучка с производства приравнивалась к дезертирству. Тем не менее они смогли договориться, чтобы их ненадолго отпустили. Вернувшись, люди рассказали, что в квартирах уже живут другие семьи. О своем имуществе можно было забыть. Поэтому наша семья туда больше не вернулась.
Из Воронежа в Куйбышев мы ехали две недели — постоянно приходилось пропускать военные поезда. Прибыли 1 ноября, а нас уже и не ждали. Кто-то сообщил, что эшелон разбомбили. Селить людей было негде — жилье успели перераспределить. В итоге работающих решили оставить в городе, а их семьи временно разместить в одной из деревень Ульяновской области. Там мы прожили месяц. Потом нас вернули в Куйбышев.
Семье старшего брата, в которой был маленький ребенок, выделили комнату в бараке. А нас пятерых — меня, маму, сестру и брата с беременной женой — поселили с еще одной семьей, состоявшей из четырех человек, в 11-метровой комнате. Спали на полу, кровати ставить было негде. Мерзли жутко. Отопления не было, печка-буржуйка находилась у соседей, в другой комнате.
Я сразу решила, что в Куйбышеве тоже пойду на завод, не до учебы пока. Мой брат Леша трудился начальником производственной группы в цехе, где изготавливали шасси для самолетов. Там требовался рабочий на сверлильный станок. Леша меня и привел — к великому недоумению коллег: раньше на этом месте трудились двое мужчин, а тут девчонка-подросток. Но выбора не оставалось, рук не хватало.
У меня было два станка, маленький и большой. Я работала днем и иногда оставалась в ночную смену. В отличие от большинства заводчан напарника у меня не было. Часто по двое-трое суток не уходила из цеха. Когда чувствовала, что засыпаю и теряю связь с реальностью, выключала станки, дремала какое-то время. Сон прогнала — и снова за работу. В месяц выполняла до 400% плана. 100% не делал почти никто, у всех было хотя бы по 200%. Каждый старался максимально помочь фронту, а кроме того, за перевыполнение плана больше платили, а есть тоже хотелось.
Летом надо было находить время на огород — иначе не прокормиться. Нам выделяли участки в пригороде, где сейчас так называемый Негритянский поселок. Работали там в основном по ночам. Очень радовались, если светила луна, иначе приходилось все делать в темноте.
Когда я слышу фразу «лишь бы не было войны», всегда про себя добавляю: и голода.
Местные, конечно, жили получше, а нам, эвакуированным, приходилось очень тяжело. На заводе давали ордера, по ним можно было выкупать вещи. Выкупишь — и едешь в деревню менять на продукты.
А еще мы все рвались на фронт. Нам казалось, что там мы можем сделать больше. Постоянно ходили в военкомат, хотели стать санитарками.
К 1943 году стало полегче. Систему отладили, рабочие вошли в ритм, подросли новые кадры. Уже не было такого огромного дефицита людей. В Москве вышло постановление, согласно которому все, кто успешно окончил перед войной девять классов и не успел доучиться, имели право уволиться с заводов, экстерном окончить среднюю школу и поступить в институты. Для этого при вузах создавались подготовительные отделения. Уже было понятно, что Победа не за горами, а для восстановления страны понадобится много специалистов. Я долго думала… Мы и на заводскую-то зарплату впроголодь жили, а тут обещают стипендию всего 40 рублей. Но решилась.
В ноябре стартовали подготовительные курсы, а в феврале 1944-го я стала студенткой механического факультета индустриального института, нынешнего технического университета. Места в общежитии мне не дали. Транспорта никакого не было, приходилось пешком ходить с Безымянки в учебный корпус около Струковского сада и потом обратно. А занятия заканчивались в десять вечера. Темно, холодно, страшно. Ничего, выдержала. В свободное время шила ноговицы, а моя соседка их продавала. Это помогало выживать.
Институт я окончила в 1949-м. За год до этого вышла замуж за своего однокурсника Володю Андреева. Он присоединился к нашей группе после Победы, когда вернулся с фронта, куда ушел со студенческой скамьи. Потом мы оба преподавали в родном политехе, его окончили и наши дочери.
Страничка истории
«Самарская Газета» была основана антрепренером самарского театра Иваном Новиковым. Все доходы, приносимые ею, поначалу использовались исключительно на театральные дела. В 1894 году Новиков продал «Самарскую газету» местному купцу Костерину. Новый издатель привлек к сотрудничеству в ней ряд прогрессивных журналистов.
С февраля по декабрь 1894 года в газете работал писатель Евгений Чириков. Здесь он печатал свои небольшие рассказы, фельетоны и «Очерки русской жизни» за подписью Е. Валин.
В «Самарской газете» начиналась литературная карьера Максима Горького. Он приехал в Самару в 1895 году по совету Владимира Короленко никому не известным писателем. Сначала вел отдел «Очерки и наброски», а затем и отдел фельетона «Между прочим». С марта по октябрь 1895 года был редактором. На страницах «Самарской газеты» опубликовано свыше 500 различных его публицистических произведений и свыше 40 рассказов.
С 1896 до начала 1900-х годов в газете работал Скиталец (настоящее имя — Степан Гаврилович Петров). Он продолжал эстафету, принятую от Горького — вел отдел фельетона «Самарские строфы», печатал свои стихи.
На страницах газеты в разные годы печатались Николай Гарин-Михайловский, Алексей Бостром, критик Василий Чешихин-Ветринский. Сюда присылали свои произведения Владимир Короленко, Александр Куприн, Дмитрий Мамин-Сибиряк. С 1894 года в «Самарской газете» начинает работать Николай Ашешков, известный своими народническими взглядами. На страницах издания появляются серьезные экономические статьи. К этому времени относится начало творческого пути Александра Смирнова. Он пишет литературно-критические материалы, театральные рецензии, выступает и как поэт, работает над очерками по истории Самарского края.
Город
Комментарии
0 комментариев