В одной норе проснулся зверек. Проснулся он ни с того ни с сего: может, решил поиграть на своей паутине, как на арфе паучок, может, в норку залетел любопытный запах. Он просто сообразил сквозь сон, что проснулся и что больше уже сегодня не заснет.
«Если проснулся, значит, уже пора вставать» — так рассудил зверек.
Норка у него пахла табаком и жжеными спичками. Не то чтобы зверек любил курить или у него была трубка, просто так получилось. Зато здесь было тепло, а непогода бушевала где-то вверху. Здесь была теплая постелька из птичьего пуха, и отпечаток там остался, как будто лежала большая улитка. Никакой улитки там, конечно, не было, просто зверек любил спать, свернувшись клубочком, так что становился похож на пушистую каракатицу.
Он с удовольствием понюхал висящий на стене корешок. Корешок все еще хранил запах свежей рыхлой земли и немного — зеленого горошка. Для зверька он — словно картина: можно любоваться. Только у зверька зрение не очень, поэтому он предпочитает принюхиваться.
Норка эта квадратная, а выход, кроме всего прочего, у нее находится прямо над головой. Зверек выгнул спинку, потом потянулся, цепляясь лапками за стенки, и неожиданно пробил мордочкой потолок.
Потолок оказался из снега, рыхлого и пушистого. Зверек зафыркал. Раньше он никогда не видел снега, только много о нем слышал от других зверей. Снег показался ему слишком мокрым, слишком холодным, но довольно веселым.
Зверек решил, что с ним можно иметь дело.
«Вот это я проснулся! -подумал он. — Кажется, немножко раньше, чем следовало».
Жил он в старой печной трубе на покинутом доме и если бы знал, что она нужна не для того, чтобы строить там норки и вить гнезда, то очень бы удивился.
Зверек выбрался наружу (отчего его шкурка вся покрылась снегом) и огляделся. Была ночь. С неба отваливались и падали звезды. Касаясь носа зверька, они таяли и превращались в воду.
«Так вот что на самом деле такое звезды», — подумал зверек и сунул в рот коготь.
Пробуждение сулило много открытий.
Но первое открытие, которое он должен был для себя сделать: кто он такой и что происходит?
Раз он проснулся, значит, должен был заснуть. Зверек грыз коготь: он ничего не помнил. Так бывает и с вами, я уверен, тоже. Вы просыпаетесь и ничего не помните и, только увидев маму, вспоминаете, что вы дома. Или в гостях у бабушки, если видите бабушку.
Зверек же не увидел ни мамы, ни бабушки, поэтому ничего не вспомнил.
А ночь уже вот-вот грозила превратиться в рассвет. Снега вокруг — великое множество! Нигде нельзя было увидеть землю, восхитительную землю, с ее бесконечными букашками и тихой музыкой травы. Зато были елки, тихо и печально стояли они вокруг, будто веретена, с которых раскручивались прозрачные нити ночи. Зверек покатался немного на хвосте по крыше, а потом свалился в сугроб и выбрался только потому, что когда-то папа учил его плавать. Не удивляйтесь: для такого маленького зверька, как наш, сугробы — как застывшие волны.
Зверьку было уже четыре года, но ни разу еще он не просыпался зимой. Каждую осень он забирался в свою норку, в никому не нужную печную трубу, а просыпался поздней весной. Он проплыл вокруг ближайшего дерева, вспоминая, умеет ли он лазать по деревьям. Оказалось, что умеет, и очень хорошо. А дерево оказалось дубом. Хотя вокруг было полно елочек, снежные волны понесли зверька, как легкое суденышко в шторм, именно к дубу — к большой скале среди бушующего снежного моря.
Зверек забрался наверх и обнаружил, что нет ни одного листика и даже ни одного желудя, чтобы подкрепиться. Это очень его расстроило. Зато он нашел укутанную с лап до головы в перья фигуру, которая оказалась филином.
— Привет, — сказал зверек и перепрыгнул на ветку, где сидел филин. Только теперь он обнаружил, что филин висит на суку кверху ногами, похожий на большое осиное гнездо, и с этой стороны ветки только его толстые пальцы с сильными когтями.
— Почему ты висишь кверху тормашками?
— Ух, — сказал филин.
— Ух? — повторил зверек.
— Ух. Не мешай мне. Я играю в летучую мышь.
Филины на самом деле очень игривые и веселые птицы. Только вот их игр никто не понимает.
Зверек повертелся на суку, думая: прервать ему игру филина или он ее уже прервал. Так ни до чего не додумавшись, спросил:
— Ты знаешь, кто я?
— Ух, — сказал филин и посмотрел вниз — на постепенно светлеющее небо. — Пора спать.
— А я только проснулся.
— Что? — спросил филин. -Я немного глуховат.
Уши его поросли густым пухом, а глаза и клюв напоминали три черных блестящих камешка.
— Ты знаешь, кто я такой? — повторил зверек громче.
Филин помедлил, разглядывая его своими глазами-камешками (когда он вращал головой, они гулко стукались где-то за клювом), а потом сердито и немного смущенно сказал:
— Я немного слеповат. Особенно сейчас, когда пора спать. Наверное, ты белка.
Кажется, он немного рассердился, что кто-то прерывает его игру. Впрочем, филины всегда выглядят и говорят так, как будто сердиты на весь белый свет. На самом деле они незлобивые существа и очень любят шутки. Хотя представление о шутках у них не совсем обычное.
Филин распахнул крылья, сделавшись вдруг раза в три больше, взмахнул ими, вызвав вокруг настоящий снегопад, и вернул себя в нормальное положение. «Пораспать, пораспать, по-распать, — бормотал он себе под нос. — Ух».
— А что делают белки? -заинтересовался зверек.
Ему захотелось сунуть в рот палец — палец на задней лапке — но он решил не делать этого. Может, филин посчитает это неприличным.
— Ух. Чаще всего задают глупые вопросы.
— У меня глупые вопросы?
Филин задумался.
— На мой взгляд, вполне разумные. Посмотри-ка вон там, в дупле.
— А чье это дупло?
— Мое. Дупла — это зеркала для белок, — сказал он и довольно заухал своей шутке. -Любые дупла. Оказавшись в дупле, белка тут же вспомнит себя.
Зверек заглянул внутрь дерева. Там довольно уютно: из мышиных хвостиков устроен гамак, прямо в стене выдолблен стол. В специальных нишах запасы желудей и каких-то травок. В скорлупки от орехов сложена темнота, похожая на лоскуты ночного неба. Наверное, филин укутывается в нее, когда в дупло начинает заглядывать солнышко. Из угла поблескивает стеклышко от очков, а под ногами — мудреные древесные письмена в виде колец, одно в другом, и в другом -еще кольцо. Дерево, особенно такое скрупулезное, как дуб, ведет свои записи из века в век, описывая, что нащупало оно корнями в почве, кто в нем поселился и привольно ли дышится листьям. Наверное, на досуге филин пытается их расшифровать, вглядываясь через стеклышко от очков в эти записки.
— Ну как? — спросил филин.
Зверек попробовал свернуться клубком в гамаке. Понюхал темноту, подобрал несколько перьев, которые филин вставлял себе в крылья перед вылетом, чтобы лететь дальше и махать крыльями пореже, и вновь рассыпал их по полу.
— Ничего не пойму. Но у тебя очень уютно.
— Спасибо. Значит, ты не белка. Был бы ты белкой, ты бы нашел, что там стащить. Белки ужасно вороваты.
Филин заглянул в дупло, чтобы проверить, ничего ли не пропало.
— Ух, ух. Тебе стоит посетить Талисмана. Я прилетел не так давно, а он живет здесь уже не одну зиму и очень много знает. Он живет на старой елке к востоку отсюда.
— А как тебя зовут?
— Ух.
— Ух?
— Ух. Я твержу тебе об этом всю ночь, но ты настолько невнимателен, что не замечаешь, — филин строго посмотрел на зверька, но потом смягчился и довольно заухал: — Это довольно веселая игра с новыми знакомыми — считать, за сколько ухов они отгадают мое имя. Ты отгадал за девять. Это очень хороший результат.
— А я, — сказал зверек торжественно, — обязательно вернусь и скажу тебе, как меня зовут, как только вспомню.
Они тепло распрощались, и зверек поплыл дальше -мимо дома, на крыше которого располагалась труба, в сторону рассвета…
Культура
Культура
Культура
Комментарии
0 комментариев