04.10.2020
120
Юрий Мейер родился в 1897 году в Вологодской губернии. Ребенком вместе с семьей переехал в наш город — на новое место службы отца. Как и многим представителям белого движения, после революции ему пришлось эмигрировать. Умер Юрий Константинович в 1994 году в США, оставив живые воспоминания о том, какой была старая Самара в своей книге «Записки белого кирасира».
Юрий Мейер оставил нам несколько ярких словесных портретов своих современников, живших в дореволюционной Самаре. Среди них представители известных фамилий. Автор воспоминаний пишет:
«Меня готовила к гимназии Мария Вениаминовна Португалова, сестра известного социал-революционера. Кроме того, каждый день были уроки немецкого и французского языка». Он добавляет, что домашняя учительница вовсе не пропагандировала революционные идеи. Но была очень строга. Ее воспитаннику приходилось заниматься по несколько часов в день.
Однако память, скорее всего, немного подводит автора. Революционером был отец Марии — Вениамин Португалов, земский врач, ученый, общественный деятель. В молодости — член тайных организаций, Харьковско-Киевского общества, Казанского кружка, «Земли и воли». Помыкавшись по ссылкам, он обосновался в нашем городе. Здесь Португалов занимался медицинской практикой, принимал активное участие в просветительных и благотворительных мероприятиях. Одним из первых в России он стал бороться с таким недугом, как пьянство. И его сын Юлий Вениаминович пошел по стопам отца. Он стал профессором, заведующим кафедрой психиатрии Самарского медицинского института. Впрочем, возможно, в студенческие годы он тоже был социал-революционером.
В высшем обществе Самары, по словам Юрия Мейера, первую роль играла семья Александра Наумова. Он был губернским предводителем дворянства, шталмейстером, членом Государственного совета, а накануне революции, в 1916-м, стал министром земледелия. Здание его монументального особняка и сегодня можно увидеть напротив Струковского сада. В советские годы там был открыт Дворец пионеров. Мейер делится известными ему сведениями о семье Александра Наумова: «Его жена Анна Константиновна, урожденная Ушкова, была очень богатой женщиной. Семья Ушковых была крупным пайщиком чайной фирмы Кузнецова. Ее сестра Наталия Константиновна была первой женой С.А. Кусевицкого, который после ее смерти женился второй раз на ее племяннице Ольге Александровне Наумовой».
Здесь возникает имя Сергея Кусевицкого. Об этом человеке Мейер говорит как о всем знакомой персоне. Кто он? Оказывается, в то время это был всемирно известный музыкант. Выходец из бедной еврейской семьи, в 17 лет он получил стипендию московского миллионера и мецената Константина Ушкова для учебы в музыкально-драматическом училище. Благотворитель был отцом Анны, будущей жены самарца Наумова, и Натальи, впоследствии ставшей супругой Кусевицкого.
Не обошел своим вниманием эмигрант и такую известную фамилию, как Толстые.
Он пишет: «Семья графов… состояла из трех братьев — Александра, Мстислава и Алексея, в будущем знаменитого писателя, дружившего со Сталиным. Алексей был незаконным сыном отца-Толстого, который его усыновил. Братья относились к нему недоброжелательно, и это решительно повлияло на его характер. Во всех его романах проглядывает тщательно скрываемый комплекс неполноценности и озлобления против своего общества».
Юрий Мейер описывает горячий характер братьев, воспитанных неуемным гулякой — отцом графом Толстым.
«Размеренная жизнь самарского общества иногда нарушалась событиями, которые вызывали волнения и пересуды. Так, в веселой компании однажды, после обильных возлияний, князь Авалов поспорил с Мстиславом Толстым на тему о фехтовании. Толстой не был военным, но учился в Юрьевском университете, в котором по немецкому образцу процветала цензура. Недолго думая, оба оголились до пояса и вступили в бой на саблях. Авалов победил, ранив Толстого в кисть руки».
Конечно, для юного самарского гимназиста особым событием стало прибытие в Самару Александрийского гусарского полка. Офицеры часто бывали в доме Мейеров, и юноша познакомился со многими из них. В конце жизни Юрий Константинович с горечью писал: «Я назову ряд фамилий, которые последним живым александрийцам покажутся каким-то вещанием с того света: полковники Михонский и Кондоиди, ротмистры Дерюгин и братья Иваненко, корнеты и поручики Шах Назаров, князь Авалов, Бек Бак Марчиев».
В полк вступали и многие выходцы из известных самарских семей. К примеру, в 1913 году в форме черных гусар на балах появились Карамзин, Алашеев и Верховский. Командовал александрийцами в ту пору барон Сесиль Корф, педантичный, строгий немец, значительно поднявший дисциплину после прежнего руководителя графа Шувалова.
Что же знал Мейер о судьбах юных самарцев — гусар? Ему пришлось быть свидетелем того, как корнет Верховский сломал себе шею во время конных состязаний при прыжке через препятствие. Он скончался тут же, не приходя в сознание. Автор мемуаров рассказывает и о четырех сыновьях вдовы Батюшковой: «Старший, Константин, произвел на нас неизгладимое впечатление, появившись на Рождество 1912 года в форме лейтенанта болгарской армии. Он участвовал волонтером в Балканской войне. Второй, Федор, вышел в Александрийский полк. След его я нашел в книге Ивана Лукьяновича Солоневича «Россия в концлагере». Федор отбывал десять лет в Соловках и заведовал спортивной частью лагеря». А вот о подвиге Кости Батюшкова, ставшего героем Первой мировой войны, Мейер, видимо, так и не узнал. Памятник корнету Александрийского полка сегодня украшает Самару, он установлен около ОДО.
Исторические версии
Исторические версии
Исторические версии
Комментарии
0 комментариев