26.09.2020
603
Примерно месяц назад, 20 августа, исполнилось бы 94 года символу самарской живописи Валентину Пурыгину. Дата совсем не круглая, но очень подходящая, чтобы вспомнить о его музее.
Про музей заговорили в 2002 году, после кончины Валентина Захаровича, и вековой юбилей мастера — лучший повод для его создания. Тем более что в Самарском художественном музее хранится огромный архив художника — не только самое полное собрание его живописи, но и графика, этюды, наброски, рисунки, документы… Есть все, чтобы сделать прекрасный музей. А самое главное — есть уникальная личность и творчество Пурыгина, воплотившие в себе всю мистику и магическую реальность нашего края.
Неразрывная связь с Волгой и Жигулями — в этом часть волшебной силы пурыгинского искусства. Он начинал как соцреалист, потом двинулся в сторону импрессионизма и наконец создал свой уникальный вариант сюрреализма. При этом лейтмотивом его творчества всегда оставалась наша река, наш город, природа самарского края. И они всегда были не просто узнаваемы, но правдивы особенной художественной правдой, которая в глазах и в сердце художника. И какая-то часть этого видения присуща всем нам, живущим на берегу Волги, рядом с Жигулями.
Для нас одинаково узнаваемы и городские силуэты на ранних работах, таких как «Осокорь» 1955 года, и родная природа, напичканная самой жуткой нечистью, в поздних произведениях Пурыгина. На каждом этапе творчества художник изображает все новые и новые открывающиеся ему психогеографические ландшафты.
Именно это дерево — символ художника, его ботаническое альтер-эго. Осокорь, или черный тополь, исполин на берегу могучей реки — символ универсальный для России, но при этом и наш, узнаваемо-волжский. Нигде не вырастают такие могучие осокари, как на берегу Волги.
Пурыгин и сам был похож на дерево. Вот как вспоминает свою первую встречу с ним искусствовед Валентина Чернова: «Он был невысокий, кряжистый, как осокорь. Квадратное лицо с раздвоенным подбородком, крепкие челюсти. Цвет глаз серо-зеленый, быстро меняющийся, но взгляд пристальный и глубокий благодаря выступающим надбровным дугам. Низкий лоб и густая грива жестких с проседью пегих коротких волос с зачесом назад. По краям лба небольшие залысины».
Осокарей остается все меньше и меньше. На волжских берегах уже не так много этих зеленых исполинов. Уходящая натура великой реки.
Валентин Пурыгин родился в селе Осиновка Саратовской области в 1926 году, но уже в 1931 году семья переехала в Самару. Причины такого переезда из деревни в город в период коллективизации и индустриализации могли быть очень разными, но почти всегда драматическими. Вполне возможно, что покинуть родные места Пурыгиных вынудило родство со священником Алексеем Федоровичем Пурыгиным, который служил в Саратовской губернии и был расстрелян в 1930 году за «антисоветскую агитацию».
В Самаре Валя начал свое художественное образование. В студии самарских художников Георгия Подбельского и Петра Краснова он получил первые уроки рисунка и живописи.
Валентина Пурыгина учили лучшие самарские художники. Подбельский был опытным мастером, учеником Юона, прекрасным графиком — и при этом руководителем самарской секции АХРР с момента создания.
После обучения в Самаре Валя Пурыгин поступает в московскую Художественную школу, а потом — в институт имени Сурикова. Там его учителем стал еще один выдающийся мастер, чье имя связано с Самарой. Георгий Ряжский работал в нашем городе еще в годы Гражданской войны, стоял у истоков нового социалистического искусства. Правда, к тому моменту, когда его учеником стал Пурыгин, Георгий Георгиевич уже был признанным мэтром соцреализма, а про авангардный самарский период и объединение «НОЖ», в общем-то, опасно было даже вспоминать. Но дух самарского искусства Пурыгин впитал.
После суриковского института Валентин Пурыгин вернулся в Куйбышев и здесь возглавил новую волну самарской реалистической живописи. Большой удачей для художников стало строительство Куйбышевской ГЭС — изображая стройку, они, с одной стороны, воспевали достижения социалистической Родины, с другой — писали волжские пейзажи в манере, близкой к импрессионизму, пусть и с небольшими «индустриальными» вкраплениями.
В 1954 году Валентина Пурыгина принимают в Союз художников, в эти же годы он принимает участие в трех крупных всероссийских и всесоюзных выставках. В период оттепели, он много работает над собственным стилем, опираясь на опыт французских постимпрессионистов, прежде всего Поля Синьяка и Жоржа Сера. Реализм у Пурыгина и до этого момента был довольно условным, а мощная инъекция импрессионистских приемов и художественных идей сделала его стиль еще менее социалистическим.
В начале 70-х Валентин Пурыгин, уже будучи состоявшимся художником, уезжает из Куйбышева. Формально — в Москву, реально — в Загорск, крохотный городок, в который, казалось, революция так и не добралась. Здесь, вокруг Троице-Сергиевской Лавры, существовал свой особый заповедный мир. Среди торжества развитого социализма чудом сохранился уголок старой России — православной, древней, патриархальной.
В творчестве Пурыгина эти мотивы удивительным образом трансформировались, но не в православный канонический стиль, а в некую удивительную, но очень волжскую форму мистики. Черти, кикиморы, лешие, бесы крупные и помельче — это все, конечно, из мира русской духовности, традиционного видения жизни. Социализм таких существ не признавал, а вот в народной мистической традиции их очень много. Достаточно вспомнить «Сказку о попе и работнике его Балде» — пушкинские черти удивительно похожи на чертей пурыгинских.
В 1978 году Валентин Пурыгин вернулся в Куйбышев. Он уже был известен, даже знаменит, но при этом оставался настоящим панком от живописи. Именно к этому периоду относится история о том, как Валентину Захаровичу покупали белую рубашку на открытие первой персональной выставки в Куйбышеве. И это не легенда. Многие друзья и знакомые художника вспоминают, что несмотря на известность, Пурыгин с семьей жили очень скромно.
На первую выставку в Куйбышеве он привез картины, обрамленные в старые оконные рамы. Наверное, в то время уже мог бы стать достаточно богатым, чтоб натягивать холст по-нормальному, но… Те, кто помнят Валентина Захаровича, согласятся: вопросы мирские интересовали его крайне мало.
Даже его канонический образ — с нелепыми головными уборами, какими-то платками, безрукавками, заплатками — подчеркивал, что это художник, творец не от мира сего. Он сам был чем-то похож на волжскую нечисть с его полотен. Да и нечисть его далеко не всегда была такой уж злой и адской.
Черти Пурыгина — это часть нашей огромной традиции, в которой и кроме Пушкина немало великих имен, а уж галерею русских чертей не Пурыгин начал, и на нем эта история не кончилась. Но что Валентин Захарович точно сделал первым — он создал наш уникальный художественный стиль, в котором мистика Волги смешана с традиционным пейзажем и мощным широким стилем, который можно соотнести и с импрессионизмом, и с фовизмом, и еще с кучей всяких -измов, но при этом зритель точно видит — перед ним картина Валентина Пурыгина.
Это наследие должно быть представлено в полном виде не только самарцам. И большой музей нашего самарского художника, мемориальный, с мощной коллекцией и серьезным отношением — такой музей нам очень нужен. Это поднимет восприятие местной художественной школы на новый уровень, будет примером для тех, кто только начинает, и конечно, прекрасным памятником самарскому безумию в его высшей художественной форме.
Главная
Стиль жизни
Главная
Комментарии
0 комментариев