ПРОЕКТ
Жестокости и жалости войны
В январе 1944 года Красная Армия продолжает освобождать территорию Украины и Белоруссию. Снята блокада Ленинграда. Двухлетнюю Тоню Шмелеву мама прячет в мешке для того, чтобы забрать с собой в концлагерь.
Мы с семьей жили в райцентре Дубровно Витебской области. Отец воевал. Вместе с матерью в Германию забрали меня, троих моих братьев и мамину сестру Дусю. О том, что происходило тогда они мне много рассказывали.
От Дубровно до железнодорожной станции в Орше людей, голодных и замерзших, гнали 25 километров пешком. Мама подвязала меня к себе. У нее еще был рюкзак с остатками еды для детей. Понятно, что тяжело ей было. И вот, мама выдыхается, не может идти. Чтобы меня, как обузу, не пристрелили, братья стали по очереди меня нести.
На вокзале в Орше всех детей до пяти лет приказали отдать. Подогнали грузовик и стали в него швырять малышей. Если кто-то из матерей бросался за ребенком, ее тут же расстреливали.
У кого-то из рядом стоявших с нами людей был мешок. Меня туда засунули, велели сесть на корточки и предупредили: «Ни звука. Иначе тебя отберут». Конечно, я была напугана и молчала. Как рассказывала мама, когда немцы стали ходить по толпе и проверять, всех ли детей они забрали, у нее от страха поседели волосы.
Меня не нашли, и вместе со всеми я попала в вагон. Везли две недели вместе со скотом. Кроме воды ничего не давали. Мама клала мне под язык кусочек сахара. В дороге многие умирали. Трупы на станциях выбрасывали как мусор.
Мама убиралась в кабинете коменданта. Она старалась работать хорошо, чтобы не было неприятностей, чтобы мы из-за нее не пострадали дети. Помешанный на идеальной чистоте комендант был ею доволен. Однажды он увидел, что мама плачет. Через переводчика она ему рассказал, что ее дочь, то есть я, заболела и могу умереть. У меня тогда было воспаление легких.
Он сказал ей: «Бросай ведро. Собирай ребенка». Мама сильно испугалась: «Куда?» Он ответил: «В больницу!»
Хорошо помню тот момент, когда меня привезли в госпиталь. Мама была сначала со мной, потом сказала, что сейчас вернется и ушла, но не вернулась. Я сутки кричала: «Мама!» Не ела, не пила. Все швыряла. И маму привезли.
Наш лагерь был обнесен колючей проволокой, по которой шел ток. Мой брат Лёша нашел лазейку в ограждении. Ему тогда было лет пять-шесть, он был бойким и бесстрашным, а еще он быстро выучил немецкий язык и стал благодаря этому нашим кормильцем.
Лёша пролазил через колючую проволоку и ходил к солдатским казармам. Немцы были к нему снисходительны. Их подкупало то, что он знал немецкий. Солдаты, увидев босого ребенка, подобрали ему сапожки и кормили. А однажды Лёша сказал: «У меня есть маленькая швестер (schwester — сестра)». Они ответили: «Приводи и ее». Вот братик и меня стал брать с собой. Мы подлезали под проволоку — и к ним. Нас кормили. И еды еще с собой давали.
Как-то возвращаемся, а по пути Лёша видит за забором дерево, усыпанное грушами. Так захотелось их попробовать! Перелез через ограду, а там его поймал хозяин. Когда узнал, откуда мальчик, смягчился. Вышла его жена и набрала мешочек груш. А он снова: «У меня швестер». Привел.
Стою грязная, косматая. Немка нагрела воды, посадила меня в чан, помыла, постригла, сарафанчики какие-то дала. Мама, говорят, меня даже не сразу узнала.
А старшего брата Мишу, ему лет 12 было, сразу забрали на работу. Заставляли заряжать снаряды, подносить порох. Работал он вместе с другими детьми по трое суток где-то под землей. Без свежего воздуха. После такой смены их полуживыми привозили в отдельный барак, где они приходили в себя.
Многие дети не выдерживали рабского труда и умирали. Их трупы сжигали. Этим занималась специальная бригада.
Брат выжил, но здоровье и подорвал. Через несколько лет после войны, когда ему было 28, его парализовало.
Текст: Татьяна Марченко
Фото из альбома немецкого фотографа Георга Гундлаха «Волховская битва. Документы ужаса: 1941—1942»
12 страниц трагедии века
ПРОЕКТ