Мы жили с мамой и братом Виктором в деревне Бор Ленинградской области (сейчас — Новгородская область). Брат был на три года старше меня. Зимой советские войска вытеснили немцев, но весной те вернулись. В момент отступления наши забрали весь скот, а деревню сожгли. Им дали распоряжение: врагу ничего не оставлять. О том, чтобы эвакуировать местное население, речи не шло, не до того было.
Вернувшиеся фашисты отправили всех нас в лагеря. Мама рассказывала, что когда она со мной и братом оказалась в распределительном пункте, офицер, в чьих руках была наша судьба, спросил меня: «Ну что, поедешь в великую Германию?». А я ему ответил: «Не поеду. Немцы плохие, я их боюсь».
Там мама работала с утра до ночи. С другими заключенными она строила укрепления. Мы в это время находились в лагере. Раз в сутки, вечером, после работы, она приносила какую-то похлебку.
По выходным дням весь лагерь выстраивали на плацу — приходили «покупатели». Заключенных продавали как скот. Нашу семью купил литовский фермер. Мать, как каждая деревенская женщина, умела выполнять любые сельскохозяйственные работы, а ему как раз нужна была такая помощница по хозяйству.
На ферме конечно было легче, чем в лагере. Там нас по крайней мере кормили, и у нас была своя комнатушка. Правда, над нами издевались литовские мальчишки. Нас с Витькой постоянно дразнили, задирали, пытались подраться.
Хозяин был человеком строгим: чуть что — хватался за путы или ремень. А вот его мать меня жалела и всегда защищала, прятала от сына под своим подолом. У этого фермера мы прожили два года, до самого освобождения. Мама работала и на ферме, и в огороде. Витя пас скот, а я помогал ему как мог.
Текст: Светлана Келасьева