В 1895-1896 годах Максим Горький трудился журналистом в «Самарской газете». Писал статьи, фельетоны, заметки, очерки, рассказы.

К его 150-летию мы запустили проект «Наученные Горьким» — знакомим читателей с самарскими публикациями нашего именитого коллеги. Юбилейный год минул. Однако у нас в запасе еще остались статьи, которые, мы уверены, должны появиться в печати во второй раз. Говоря современным языком, это уникальный контент, не публиковавшийся ни в одном собрании сочинений Горького. Только в «Самарской газете». Материалы взяты из фонда Самарского литературно-мемориального музея имени Максима Горького.

Между прочим

(Мелочи, наброски и т.п.)

Бледность и бессодержательность отдела хроники в местных газетах рождает в моем сердце и робкое чувство умиления, и некоторую боязнь.

Я развертываю газету, просматриваю хронику и вижу: скандалов нет!

Почему нет?

А вдруг потому, что мы приобщаемся к культуре?

И я робко умиляюсь.

Но через минуту я уже думаю: «А вдруг потому, что мы настолько утратили способность вообще к какой-либо деятельности, что даже и скандала сделать не можем?»

И я боюсь быть правым в моем предположении…

Ах, это мучительное состояние!

Нет скандалов — это, знаете ли, очень опасный признак, ибо общественная жизнь у нас знаменуется прежде всего именно скандалами.

И если нет скандалов, то…

***

Но некто предупредил мой мрачный вывод, придя ко мне и рассказав мне сценку с натуры, разыгравшуюся в вагоне конки на его глазах на Самарской улице.

Вагон тихо и мирно катился по рельсам, пассажиры рассматривали друг друга и молчали… И было очень скучно.

Но вдруг в вагон вскочил господин в вице-мундире и громко сказал:

— Ф-фру!

— М. г. (милостивый государь. — Прим. современной «Самарской газеты»)! — обратился к нему один из пассажиров. — Вы меня обрызгали!

— Ну так что? — спросил господин в вице-мундире и, усевшись на скамью, демонстративно вытянул ноги поперек вагона.

— Это не принято, м. г.!

— Что не принято?

— Говорить «ф-фру» с такой… экспрессией.

— Где не принято?

— Среди порядочных людей, м. г.!

— А я разве среди порядочных людей?

— М. г.! Какое вы имеете право сомневаться?

— Я скептик. А ты отстань. Пошел к черту!

— Кондуктор!

— Господа! Почему шум?

— Кондуктор! Этот господин…

— Я не господин, черт тебя дери!

— Кондуктор! Этот человек…

— Ты врешь, я не человек! Я…

— Грубое животное…

— А, ты ругаться! Ты оскорблять меня!

— Господин, прошу вас, изойдите из вагона. Здесь невозможно драться… Тесно-с… Пожалуйте на мостовую.

— Кондуктор! Я вас прошу убрать его! Вон его!

— Меня? Вон? А хочешь, я тебя?

— О-о-о! Кондуктор, зовите полицию! Полицейский!

— Господа! Будьте благоутробны! Иван! Останови коней! Господа желают изойти вон.

— Я не пойду! Пусть этот нахал…

— Кондуктор, выкинь отсюда этого…

— Господа! Как вы ругаетесь? Даже в газетах так не позволяют…

— Молчать, дурак!

— Нет, господин, я вас прошу — уйдите!

— Я не пойду!

— Я тоже! Буду я уступать всякому…

— Ах!

И кондуктор едва не упал в обморок.

Затем он собрался с силами и все-таки высадил человека в вице-мундире, который был, очевидно, не кто иной, как замаскированный потехи ради веселый шутник-горчишник.

Ибо, сойдя на мостовую, он стал бомбардировать камнями удалявшийся вагон.

А из вагона смотрели его победители — пассажир и кондуктор, смотрели и, торжествуя победу, показывали ему языки.

Он же метал в них каменья до поры, пока вагон не скрылся из глаз его за поворотом в другую улицу.

***

Это мелко, конечно, но все-таки до некоторой степени свидетельствует об обывательской жизнедеятельности.

В этом духе есть и еще одно миленькое происшествие.

Стоит у гостиницы «Москва» Портнова полицейский и изумляется.

Уже полночь, а скандалов все еще нет.

И вдруг слышит крик:

— Караул!

Идет и видит: у дома Моченковой на Ново-Соборной площади стоит человек, забывший надеть на себя ту часть костюма, которая совсем не называется в обществе или называется иносказательно «продолжениями».

— Господин! — укоризненно говорит полицейский. — Как же это вы? Кричите вы «караул» и стоите на улице без «оных». Что вы за человек?

— Молчать! Я дворянин!

— Хоша вы и дворянин, но по улицам гулять без «оных» невозможно!

— Руки по швам! Я дворянин!

— Господин, будьте покойны, пожалуйте в часть!

— В часть? Я?

Он моментально скрылся и вдруг выскочил на улицу с шашкой в руках и с добавлением в виде господина уже в «оных», но тоже из дворян. На помощь полицейскому явились юный городовой и околоточный.

А оба рыцаря спрятались в доме Моченковой.

Убитых ни одного, раненых тоже…

***

Как видите, живем понемножку…

Деяния совершаем, хотя по форме и мелкия, но по сущности ничего себе…

Во всяком случае, характер их успокоителен для тех, кто усомнился бы в жизнеспособности обывателя.

Иегудиил Хламида.
13 августа 1895 года.

---

Наученные Горьким. Часть семнадцатая

---