Чему учила Софья

На кафедре литературоведения госуниверситета появился мемориальный автошарж

Она пришла на кафедру из профтехучилища, где преподавала, по приглашению профессора Льва Адольфовича Финка и «обитала» здесь 30 лет…

За то, что этот вечер, посвященный 70-летию со дня ее рождения, состоялся, — спасибо всем. Тем, кто ностальгически забрасывал друг друга в фейсбуке черно-белыми фотками эпохи «Финк-фака» (по определению Дмитрия Муратова, ныне главного редактора «Новой газеты»). Тем, кто готовил к переизданию научные труды Софьи Залмановны, давно уже ставшие библиографической редкостью. Тем, при чьей деятельной поддержке эти книги были изданы. Тем, кто занимался подготовкой и организацией встречи в зале «корпуса на Потапова» (филологический факультет СамГУ). И тем, кто пришел 15 ноября в 15.00, чтобы вспомнить о ней на вечере, названном «Правда предрассудка, или Чему учила нас Софья». Некоторые отрывки их воспоминаний мы сегодня публикуем.

Сила метода

Слово «фигура» — о, сколько сарказма вкладывала, как в старину говаривали, «корпулентная» Софья Залмановна в это многозначное слово! — в данном случае очень подходит в качестве маркера того влияния, которое оказывала Агранович на своих коллег и учеников. Она не разделяла личное и профессиональное, досуг и работу, повседневность и историю. С. З. Агранович, несомненно, обладала колоссальным неформальным человеческим влиянием, изменившим мировоззрение всех, кто был с нею знаком… Черновики своих работ Софья Залмановна читала всем, кто приходил в ее более чем скромную квартиру: студентам, коллегам, соседям-школьникам, едва понимающим по-русски иностранцам, сантехникам и газовщикам, потому что писала для всех, мнение каждого было для нее интересно и существенно. Зачем она это делала? Ответ прост: она не могла иначе, потому что была одержима просветительской миссией, полагая, что добытые ею знания необходимы каждому для жизни…

С. З. Агранович могла работать только в соавторстве. Ей нужен был диалог, спор, который если и не рождает истину, то по крайней мере оберегает от паранойи.

Сегодня понятно, что Софья Залмановна продвигала новый тип гуманитарного исследования: коллективный исследовательский проект на междисциплинарном пространстве. За этим, безусловно, будущее.

Мудрствующая на грани

Наверное, имя человека во многом определяет его судьбу. Ее назвали Софьей, то есть мудрой, а фамилия Агранович происходит от названия села Граны. Такой ее запомнили все — мудрствующей на грани. На грани доступного для сознания обычного человека. Порой на грани фола. На грани столкновения мнений с собеседником, после чего происходили прорывы в область неизведанного и возникало то, что называется НАУКОЙ. По иронии судьбы окна ее квартиры выходили на здание морга, а дом стоял недалеко от вокзала — чем не грань миров.

Однажды у нее дома во время очередных посиделок зашел разговор о том, чем определяется талант к гуманитарным наукам. Дается ли он природой, как талант к физике, математике или музыке, или же многое зависит от того, воспитывался ли человек в интеллигентной семье и, что называется, «у книжных полок». Слушая собеседника, который доказывал последнюю точку зрения, она вдруг помрачнела, как всегда бывало, если она была категорически не согласна, а потом вдруг с обидой и вызовом сказала:

— А как же я?! Мой папа был могильщиком. А единственной книгой у нас дома был старый номер журнала «Огонек».
Всех, кто видел Софью Залмановну в последние дни, поражали то самообладание и мужество, с которыми она встречала смерть. Мы невольно сравнивали это ее состояние с тем отчаянием, которое охватило ее несколько лет назад, когда ей, автору в то время пяти монографий, было отказано в избрании на должность профессора.

Должность профессора она получила к шестидесятилетию, а через год ее не стало.

…Пока была в сознании, она экземпляр за экземпляром надписывала свою последнюю книгу коллегам, друзьям и студентам: «Живи и помни»… Мудрствуя на грани в последние дни своей жизни, она просто провела свой последний семинар, доказав нам, что смерть — это всего лишь пародия на жизнь, которая, смеясь, должна продолжаться.

«Все же не могут…» А нам повезло…

Это был «золотой век» филфака — нас и всего, что было рядом.

«Пять лет счастья», как-то сказал всем-известный-один-из-нас. Хорошо сказал. Искренне, точно и просто. Мы друг с другом всегда можем поболтать о счастье, ничего особо не объясняя, не «распаковывая». Повезло…

Но удивительно, сколь много в этом счастливом «золотом веке» относится на ее счет.

Впервые в жизни встретился по-настоящему талантливый человек. Не просто умный, образованный, а именно талантливый. Это было в ней главное. Все остальное к этому прилагалось. Это бесценный опыт — однажды узнать талант и научиться его распознавать. Повезло.

Именно с ней был сделан первый шаг за пределы здравого смысла. Попробовал настоящую науку на вкус. Научился узнавать в науке настоящее… Рядом с ней довольно быстро научился.

Странно, но о ней трудно писать. Говорить, рассказывать, вспоминать о ней можно легко и не чуя времени. А вот писать трудно. А ведь она всю жизнь занималась дописьменной культурой.   Не оттого ли? Да и знакомство со всеми ее работами проходило в виде прослушивания устного текста. По-главно. Шансов на первое читательское восприятие ее книг не было никаких. Мы часто бывали в ее доме. На «поболтать» приходилось полчаса от силы. «Ребята, я вам сейчас почитаю». И до последнего трамвая. По этому же сценарию скоротали не меньше двух новогодних ночей. Она любила, когда нам было интересно. Она подпитывалась этой энергией. Требовала ее настоятельно и категорически. Просила ей оппонировать и подчас обижалась на несогласного. Ей нравились ее тексты.

В какой-то момент она сама предложила нам перейти на «ты». Мы выросли, да и «условия созрели» вроде как. Но мы не смогли. И не захотели. Эта «вы-дистанция» почему-то нам была нужна.

Она любила слушать анекдоты. Иногда смехом буквально заходилась. Не то что до слез — до плача. И успокаивалась долго. А вообще она знала толк в смехе и была человеком высокой смеховой культуры — смеялась и по-взрослому, и по-детски. «Хочешь, дебила покажу?» — снимала очки и расслабляла мышцы лица. Правда, было смешно. Я не был верен филологии… Она недобро поглядывала на меня за этот грех: «Эх, а ведь мог бы стать мыслителем».

Но однажды я был прощен. Года за полтора до ее смерти. После того, как предложил   ей посмотреть на экономику как на текст. «И вообще, — сказал я, — деньги — это миф. Если верим в рубль, то это деньги, если не верим, то не деньги. А кредит — это ритуал перехода». «Давай напишем книгу», — я почему-то отчетливо помню этот диалог, и выражение ее лица, и вдохновенную интонацию, с которой она произнесла эту фразу (это было более чем серьезное предложение), как она взяла из пепельницы «бычок» и прикурила его, как я побежал в магазин за куревом, без которого никак.

С книгой как-то не сложилось… Но устно (sic!) проговорено было много.

Она с какой-то бешеной жадностью и удивлением хватала «сюжеты» из мало знакомой ей и нелюбимой ею экономики, когда они укладывались в ее научную картину мира или как-то на нее влияли. А мне дико нравилось ее удивлять, нарушать границы ее научной территории, что-то придумывать и осмыслять иногда даже круче, чем она. «Да-а-а-а-а… Ну, я молчу» — не было выше похвалы…

Американский социолог Рональд Инлгхарт «учит нас», что ценности и поведенческие установки формируются в возрасте 18-25 лет, в студенческие годы…

И не отнять «пять лет счастья», о котором можем говорить, не уставая и ничего «не распаковывая». И сколь много в нашем «золотом веке» относится на ее счет!

«Все же не могут», а нам повезло…

СПРАВКА "СГ"
Софья Залмановна Агранович (1944-2005).
Известный филолог, литературовед, профессор кафедры русской и зарубежной литературы СамГУ. Сфера научных интересов: фольклор, мифология, мифопоэтика. На сетевом ресурсе rideo.tv в свободном доступе есть сохранившиеся записи ее лекций, прочитанных студентам психологического факультета.

Рисунок, знакомый всем ее ученикам: она со своим вечным портфелем под мировым деревом, восседает на его корнях и цветочком помахивает. И надпись: «Здесь обитала профессор Софья Залмановна Агранович».