Во время Великой Отечественной войны фашисты массово угоняли народ в Германию.
Особенно зверствовали в Белоруссии.Там в 1943-1944 годах немцы отправляли народ в лагеря целыми деревнями.
Передо мной справка из Государственного архива Витебской области, в которой сказано, что в январе 1944 года в Германию, город Радебойль, была угнана семья Шмелевых: Елена Афанасьевна и четверо ее детей.
Моя собеседница Антонина Седова (Шмелева) значится в этом списке самой младшей. Тоне, когда их привезли в лагерь под Дрезденом, было два года.
— Помню немногое, — говорит Антонина Демидовна. — О событиях, происходивших в те годы, знаю больше от мамы и братьев.
— В Германию нас погнали зимой 1944 года. Отец в то время находился на фронте. Не успев вернуться с Финской войны, он был призван на Великую Отечественную. В нашей семье было четверо детей: трое братьев и я, совсем маленькая. Мы тогда жили в районном центре Дубровно Витебской области. С нами в Германию отправили и мамину младшую сестру Дусю.
От Дубровно до Орши, где находилась железнодорожная станция, километров 25. Голодных и замерзших людей гнали до нее пешком.
Мама подвязала меня к себе. Кроме того, у нее был рюкзак с едой для детей. Груз тяжелый. И вот мама выдыхается, не может идти. Возникает опасная ситуация. Меня, как помеху, могут пристрелить. Тогда мои братья, Миша и Вася, несут меня с мамой по очереди.
Жуткая драма разыгралась в Орше на вокзале. Мама вспоминала об этом с содроганием. Раздается команда отдать детей до пяти лет. Подгоняют грузовую машину. И начинают швырять в нее малышей. Если женщина из — за ребенка бросалась на немцев, ее тут же расстреливали.
К счастью, у кого-то с собой был мешок. Его передали маме. Засунули меня в него. Велели сесть на корточки. Предупредили: «Ни звука. Иначе тебя отберут». Конечно, я была напугана происходящим вокруг и молчала. Но когда изверги с автоматами стали шнырять среди людей, чтобы проверить, всех ли детей забрали, у мамы от страха появилась седина.
И все-таки меня удалось погрузить в вагон. Нас везли вместе со скотом. Ехали две недели. Кроме воды нам ничего не давали. Мама клала мне под язык кусочек сахара. Многие в дороге умирали. На станциях спрашивали, есть ли трупы. Их выбрасывали из вагонов — как мусор.
В лагере удивились, как могли пропустить меня, такую кроху. Небывалый случай. В ответ на это тетя Дуся крепко обняла меня и сказала: «Это мой ребенок!» Ведь кроме меня у мамы было еще трое детей. И непонятно, как бы на ней отразилась информация о четвертом.
Кого только среди узников не было: чехи, поляки, французы… Несмотря на разные языки, рассказывала мама, все хорошо понимали друг друга. Люди жили в дощатых бараках. Кормили в основном пареной брюквой и капустой. И заставляли до изнеможения работать.
Лагерь был обнесен колючей проволокой, по которой шел ток. Но младший брат Леша и в этом опасном ограждении нашел лазейку. Для мальчишки она была в самый раз. Брат был бойким и бесстрашным. Быстро выучил немецкий язык. И, как ни удивительно, стал нашим кормильцем. Ему лет пятьшесть тогда было.
Леша стал ходить к солдатским казармам. Немцы были к нему снисходительны. Их подкупало знание мальчуганом немецкого языка. Немцы были такими разными… Эти, увидев босого ребенка, подобрали ему сапожки. Подкармливали. А однажды Леша сказал: «У меня есть маленькая швестер (сестра. — Прим. ред.)». Ответили: «Приводи и ее». Вот братик и меня стал брать с собой. Мы подлезали под проволоку — и к ним. Нас кормили. И еды с собой давали.
Как-то возвращаемся, а по пути Леша видит за забором дерево, усыпанное грушами. Так захотелось их попробовать! Перелез через ограду. И его поймал хозяин. Когда узнал, откуда мальчик, смягчился. Вышла его жена и набрала Леше мешочек груш. А он снова: «У меня швестер». Привел. Стою грязная, косматая. Немка нагрела воды, посадила меня в чан. Помыла, постригла. Сарафанчики какие — то дала. Мама, говорят, меня даже не сразу узнала.
Старшего брата Мишу, ему лет 12 было, сразу забрали на работу. Заставляли заряжать снаряды, подносить порох. Работал он вместе с другими детьми по трое суток где-то под землей. Без свежего воздуха. После такой смены их полуживыми привозили в отдельный барак, где они приходили в себя.
Брат там здоровье и подорвал. В 28 лет его парализовало.
Когда я расспрашивала Мишу о тех годах, он отвечал: «Не говорите мне об этом. А то опять сутки не буду спать». Вернулся инвалидом. Многие дети не выдерживали рабского труда и умирали. Их трупы сжигали. Этим занималась специальная бригада.
Васе в Германии также пришлось стать подсобным рабочим.
У братьев было полностью изуродованное детство.
Мама убирала в помещении коменданта. Работала хорошо. Старалась, чтобы не было неприятностей, чтобы не пострадали дети. Помешанный на идеальной чистоте комендант был ею доволен. И дорожил такой работницей. Однажды он застал маму плачущей. Через переводчика узнал о причине ее слез. Ему сообщили, что у нее умирает ребенок. Это я заболела двусторонним воспалением легких. Тогда комендант приказал отвезти меня в госпиталь, где лежали немецкие солдаты. Подошел к маме, сказал: «Бросай ведро. Собирай ребенка».
Она сильно испугалась: «Куда?» — «В больницу!»
Момент, когда меня привезли в госпиталь, помню. Мама сказала мне, что сейчас вернется. Но не вернулась. Я сутки кричала: «Мама!» Не ела, не пила. Все швыряла. И маму привезли.
После освобождения из неволи в августе 1945 года мы вернулись в родные края. На свое пепелище. Решили поселиться в поселке Еремеевщина, недалеко от Дубровно. В сельской местности выжить было легче. Можно было кормиться с огорода.
В Еремеевщине тоже все было разбито. Помню валяющиеся обломки самолетов.
Как и другие, мы поселились в землянке, которую сами и вырыли. А потом стали строить себе жилье. Я пошла в первый класс. В наспех построенную школу. В одном помещении одновременно занимались два класса — первый и третий. Часть школьных помещений была отдана под загон, где находились козы, овцы, свиньи. Мы задыхались от запаха навоза.
Еще помню, как взрывались дети… Земля была усеяна снарядами. А мальчишки народ любопытный. Кто-то оставался без пальцев, кто-то без глаз. Однажды группа ребят, собрав гильзы, подожгла их. Раздался взрыв. Человек восемь погибло. Из них то ли трое, то ли четверо детей из одной семьи. Такой крик стоял в деревне…
Вернулся с войны и мой отец, Демид Яковлевич. Покалеченным. Под Сталинградом у него оторвало руку. На плотах его везли в медчасть в Саратов. Как только сердце папы выдержало такую дикую боль…
У отца немало наград, и среди них — орден Славы. Как он хотел увидеть восстановленный Сталинград! Но не довелось.
После возвращения с фронта он возглавил колхоз «Путь к коммунизму». В основном там работали женщины. Плюс несколько покалеченных мужчин.
Мама трудилась в поле от зари до зари.
Мой средний брат Вася поступил в ремесленное училище в Минске. Там и остался. Работал на заводе.
Миша из родного края никуда не уезжал. Женился. У него четверо детей: три дочери и сын. Когда Миша умер, то Василий, будучи еще холостым, взял все заботы о племянниках на себя. Забрал их в Минск. Оля, мать ребят, по состоянию здоровья воспитывать их не могла — тоже побывала в фашистском плену. Когда Вася женился, то к племянникам добавились еще двое детей.
Леша служил в Архангельской области. И там познакомился с девушкой из Куйбышева, на которой и женился. Окончил Саратовское высшее военное училище, потом юридический институт. Но, к сожалению, прожил мало. Сказались военные годы.
Я приехала в Самару, тогда Куйбышев, в 1967 году. Сюда меня позвал Алексей. До этого окончила Могилевское медучилище. Семь лет работала в объединенной больнице МВД, КГБ на улице Степана Разина. Потом сменила профессию. По совету брата поступила в юридический институт. Устроилась в нефтяную компанию. И проработала там 22 года. Выросла от рядового юриста до начальника юридической службы.
Вот такие у нас судьбы.
История
История
История
Комментарии
0 комментариев