В 1895 — 1896 годах Максим Горький трудился журналистом в «Самарской газете». Писал статьи, фельетоны, заметки, очерки, рассказы. В честь его 150-летия мы продолжаем проект «Наученные Горьким»: знакомим читателей с публикациями нашего именитого коллеги. Материалы взяты из фонда Самарского литературно-мемориального музея имени Максима Горького.
Между прочим
(Мелочи, наброски и т.п.)
Скептики говорят, что гласность ни мало не исправляет людские пороки и не совершенствует добродетели…
Это не всегда верно, знаете, и с гордостью могу привести пример, который, несомненно, смутит скептиков.
В 158 номере нашей газеты говорилось, между прочим, и о том, что пузыри известнаго самарскаго пиротехника, выпускаемые им в небо из Струковскаго сада для развлечения публики, — легко могут произвести пожар.
И — се! Нам вняли!
Г. пиротехник просил у г. А. разрешения выпустить сегодня из сада несколько пузырей, но г. А. решительно возразил:
— Нет! Пресса против надувательства, и я вполне солидарен с ней.
И только после усиленных просьб г. пиротехника г. А. разрешил ему.
— Ну, хорошо… Надуйте еще раз публику, предложив ей пузырь вместо действительно разумнаго и интереснаго развлечения. Но только один пузырь — не больше. Слышите? Один!
Не укажи мы вреда пузырей, г. А. не воспретил бы пиротехнику выпустить их, сколько ему хочется.
И вот вам пример влияния прессы на ход жизни.
Он возбуждает во мне надежды на то, что со временем это влияние разовьется, укрепится, и пресса действительно будет возжами, сдерживающими и направляющими обывательския страсти и страстишки.
Не так ли?
Маленький диалог в Струковском саду. Разговаривают два по-культурному одетые человека, один из них мрачен, другой меланхоличен, и оба под шефе.
— Ты чем любишь закусывать водку?
— Я? Ог-гуррцом..
— А я — соленым грибом. Это лучше.
— Мм…
Пауза.
— А ты к чему стремишься в пьяном виде?
— К жене…
— Зачем?
— Б-бить…
— А я плачу… Это лучше… Облегчает душу…
— Мм. Не знаю.
— Значит, мы с тобой друг на друга не похожи… — со вздохом замечает меланхолик.
— Выпьем, — решительно говорит его собеседник. И они пьют, должно быть, для того, чтоб сгладить резкое различие своих стремлений, ибо для того, чтобы напиться, — им уже не надо больше пить.
Передо мной стоит полубутылка казенной водки, и вид ея наводит меня на элегическия воспоминания о недалеком прошлом, когда не существовало винных лавок, и полубутылки распивались на месте купли под веселый и буйный шум приятной компании людей, которым кроме как в кабаке негде отвести душу.
Ныне, с уничтожением питейнаго дома, который был вместе с тем и клубом, в котором не только ругались и дрались, но и, как умели, разговаривали о ходе жизни и о тягости ея, люди, которым, кроме кабака, больше некуда идти, принуждены стать индивидуалистами, напиваясь в одиночку.
Раньше, когда существовал питейный дом, он за дверями своими скрывал много такого, что ныне по необходимости вынесено на улицу и смущает видом своим благочестивую душу степеннаго обывателя, отчего общественная нравственность проигрывает…
Ныне группы людей, пристрастных к винопитию, возседают около винных лавок на улице и, чувствуя непристойность своего занятия, с отчаяния и стыда рисуются им, чем еще более сотрясают благоприличие и мораль.
Раньше можно было выпить стаканчик, ныне, желая выпить даже каплю, вы должны купить себе полубутылки, и, конечно, дух человеческий никогда не в силах устоять против искушения выпить ее всю, что паки и паки сотрясает как мораль, так и физику и психию пьющаго субъекта.
Раньше за полубутылку вы платили как раз столько, сколько она стоила, ныне переплачиваете грош, ибо полубутылка стоит 17½ коп., грошей же в обращении не имеется, и отсюда прямой вывод: у вас выклевывают из кармана ни за что ни про что ваш кровный грош, который никогда не дается вам даром.
Раньше вы пили хорошую водку, ныне вы пьете плохую водку, что, несомненно, поведет к тому, что в конце концов вы сами, как это ни трудно, станете еще хуже, чем есть.
Ныне, раньше чем я выпью свою казенную полубутылку, я измаю себя думами о будущем, думами, которыя всегда вызывает во мне ея зеленый ярлык, который смотрит со стекла казенной бутылки, как бубновый туз со спины человека, неохотно шествующаго за Урал…
Раньше ныне существующая водочная посуда чище была, и… поэтому люди были чище…
Впрочем, этого, кажется, не было…
Но во всяком случае раньше было не сколько менее вредно и обидно пить, чем теперь.
За пять месяцев существования винной монополии мы переплатили гг. сидельцам винных лавок 3311860 грошей, — а это уж выходит ни много ни мало — шестнадцать тысяч пять сот шестьдесят рублей…
Мне жалко этих денег… как заработанных горбом и кинутых в пользу сидельцев винных лавок…
Зачем им, торгующим водкой, дается так много на чай?
Иегудиил Хламида
Вторник, 1 августа 1895 года, №163
Новости
Новости
Новости
Комментарии
0 комментариев