Самарский режиссер Леонтий Бородулин: «В режиссуре есть параллели с профессией следователя»

— В процессе учебы на режиссерском отделении случались ли сюрпризы, которых вы не ожидали в этой профессии?

— Я в детстве и юности не мечтал работать в театре, не фантазировал на тему профессии. К сожалению, в Жигулевске, где я родился и вырос, театра никогда не было, потому с этим видом искусства я познакомился, переехав в Самару. Так сложилась судьба, что в 22 года я впервые побывал на нескольких спектаклях и один мой хороший друг предложил мне поступить на режиссерское, если мне это интересно. И так получилось, что я втянулся уже в процессе.

Для меня всегда была загадкой актерская профессия, о режиссерской я вообще никакого представления не имел. Поэтому мне было очень любопытно и интересно — что это. Родители и брат у меня с высшим техническим образованием. Но в эту сторону я никогда не тяготел. В какой-то момент выбрал профессию юриста и некоторое время обучался ей. Постепенно мне это наскучило, и захотелось чего-то другого: чего — я понять не мог. Когда поступил на режиссерское отделение, это меня очень захватило. Важный показатель. Заметил, что, если первые годы процесс обучения театральной профессии человека не сильно интересует, он редко его заканчивает. Бытовало даже мнение, что с театрального факультета не выгоняют, оттуда уходят сами.

— Разве есть люди, которые поступают на театральное отделение, не имея желания там учиться?

— Эта профессия часто окутана какими-то иллюзиями, расцвечена яркими красками. И после поступления человек понимает, что это совершенно не то, чего он хотел. Бытует мнение, что для этого нужен талант. На мой взгляд, профессия актера и режиссера на 80% — труд. Постоянная работа над собой и материалом, чтение, просмотр, размышление, полемика — процесс. Невозможно, обладая от рождения только даром, стать полноценным участником театрального мира.

— А если нет этих 20%, можно стать актером или режиссером?

— Наверное, да, но ничего выдающегося из этого не получится. Все должно быть гармонично. Помимо опыта и знаний, должна
быть предрасположенность. Как в спорте — нужны задатки.

— Ваше знакомство со сценой началось с какого театра?

— С Самарского академического театра драмы. Мало кто в нашем городе знает другие площадки. Считаю, что это большая проблема Самары. Наверное, это объясняется тем, что у него богатая история. Петр Львович Монастырский вывел его в разряд лучших театров страны.

— Профессии юриста и режиссера похожи?

— Мне кажется, да. Насколько я помню, многие театральные деятели начинали как юристы. Например, Таиров. В режиссуре совершенно точно есть параллели с профессией следователя.

«Движение на ощупь»

— Для первого спектакля вы сознательно взяли пьесу для маленьких зрителей, или вам просто материал понравился?

— Стремления сделать спектакль для детей не было. Впервые я увидел «У ковчега в восемь» в рамках фестиваля «Золотая репка», который проводит наш ТЮЗ. Тогда пьеса еще не была опубликована в России. Постановщики пользовались распечатками, я попросил передать одну мне — по ней и работал. Нечасто современные пьесы настолько глубоки и интересны. Мне понравилось в этом материале то, что он подходит для зрителей самого разного возраста. В программке мы пишем: «Для детей от 7 до 77 лет». Мне нравится наблюдать, как под конец спектакля взрослые смеются так же, как дети. Сейчас редко говорят на библейские темы, да еще так, чтобы это было интересно — в этой пьесе преподнесено легко и грамотно.

— Сложно было сделать первые шаги?

— Да, очень. Процесс обучения все равно не дает представления о том, каким должно быть твое видение. Я считаю, что мой вклад в постановку «У ковчега в восемь» не намного больше, чем у актеров. За это я им очень благодарен — они помогли мне поэтапно все собрать. После этого начало складываться собственное видение и понимание того, как надо делать. И каждый выпуск спектакля дает тебе новые знания.

— Почему для второго спектакля вы взяли не пьесу, а повесть Гоголя «Записки сумасшедшего»? Ведь прозу еще нужно инсценировать, что усложняет задачу.

— Александр Тимофеевич Золотухин говорил нам: «Чем отличается классический материал? Из него можно черпать очень многое». Если ты копаешь и упираешься в дно, значит, этот материал вычерпывается очень быстро. А когда я работал над «Записками сумасшедшего» и форма уже сложилась, откапывались все новые и новые смыслы. Я уже даже боялся, что думаю не в том направлении, поскольку меня сильно затягивало внутрь.

В процессе обучения нам часто предлагали для работы классические произведения. Некоторые студенты полагали, что это косность сознания, что нужно искать что-то новое. Но мне понравилась идея, что учиться нужно на классике. Если не идти против хорошего материала, он сам очень помогает.

— Работать с таким опытным актером, как Михаил Акаемов, было сложнее или проще?

— Он находил в процессе работы какие-то неожиданные интересные варианты, от которых я поначалу терялся. Вечером я готовил и разбирал какой-то кусок, потом приходил на репетицию, и он предлагал свое решение, которое оказывалось настолько точным!

Работать с маститыми артистами — это такой же бесценный опыт, как с классической литературой. Можно получить многое.

— Ваш третий спектакль — по пьесе «Самоубийца». Как возник Эрдман?

— Я увидел спектакль другого театра. Мне понравился литературный материал, но в исполнении меня что-то насторожило. По прошествии времени, прочитав пьесу, я понял, что именно: текст абсолютно не бытовой. Люди в жизни так не разговаривают. И если решить его в бытовом ключе: поставить посередине сцены кровать и играть «реализм», материал будет сопротивляться. Так и возникла задумка перенести его в разряд условности: начиная от декораций, нарисованных белой краской на черном, и заканчивая игрой актеров. В Самаре не так часто появляются спектакли, в которых используется такая форма.

Еще один критерий выбора «Самоубийцы» — то, что его часто сравнивают с текстами Гоголя. Станиславский называл Эрдмана вторым Николаем Васильевичем. А так как до этого я ставил «Записки сумасшедшего», мне показалось, что это будет логичным продолжением.

Когда я читал Эрдмана, находил отсылки к произведениям Гоголя. Егорушка подписывает статью в газету «35  000 курьеров» — в «Ревизоре» есть фраза про 35 000 курьеров. Писатель в ресторане цитирует отрывок про Тройку-Русь — это прямая параллель с «Мертвыми душами». И в процессе репетиции, буквально за две недели до выпуска, я обратил внимание на фразу жены главного героя, который любит гоголь-моголь: «До чего он любитель до гоголя, страсть». Эти открытия стали для меня подтверждением того, что я работаю в верном направлении.

— Для начинающего режиссера полезнее провалы или успех?

— Для начинающего режиссера полезнее ставить. Чем больше, тем лучше. У Товстоногова спросили, как стать хорошим режиссером, он ответил: «Ставить». Нужно не бояться экспериментировать и спокойнее воспринимать как взлеты, так и падения. Каким бы светом нам ни освещали путь наши педагоги, опыт мастеров из книг и постановок, в любом случае режиссура — это движение на ощупь. Невозможно пройти по чужому пути, нужно искать свой. И если не ходить, а стоять на месте, ты его не обретешь.