Фрау ГПУ

Так пленные немецкие солдаты называли Елизавету Майгур

Жизнь, а тем более война, подобна фигурам высшего пилотажа. Куда только не забрасывала военная судьба нашу землячку Елизавету Михайловну Майгур. Ей пришлось работать на одном из куйбышевских заводов, в фильтрационном лагере СМЕРШ (военная контрразведка Красной Армии), в лагере для военнопленных.

Первый поворот судьбы для нее произошел летом 41-го. Тогда наша героиня, работавшая до того учительницей в младших классах одной из сельских школ, неожиданно для себя попала на строившийся завод №1 им. Сталина (ныне ЦСКБ «Прогресс»).
— Тогда мне пришла повестка, в которой говорилось, что я мобилизована на трудовой фронт и мне надо явиться к определенному сроку на предприятие. Кроме меня такие же извещения получили мои младшие брат и сестра. Так мы и угодили на производство, — вспоминает Елизавета Михайловна.

Впрочем, учитывая высшее образование нашей героини, ее назначили нормировщицей в цех №14, где выпускались детали к моторам штурмовиков Ил-2. При этом цеховое начальство все же учло педагогическую специализацию новой сотрудницы и поручило ей в качестве общественной нагрузки кураторство над группой выпускников ремесленных училищ.

— Кого только не было — и местные, и эвакуированные — к примеру, из Сум и даже ребята ташкентцы. Последние к концу 41-го, несмотря на суровые кары, которые могли последовать, сумели сбежать с предприятия. Возможно, наше начальство попросту решило не поднимать шума по этому поводу, либо ему было не до них. Так или иначе, но тем ребятам побег обошелся без каких-либо последствий.

ЦЕХОВЫЕ «РОДИТЕЛИ»
Вместе с Елизаветой Майгур «родительские» обязанности пришлось исполнять и начальнику мастерской Ивану Цареву.
— Что касается наших подопечных, то среди них попадались разные ребята. Например, наши куйбышевские были немного озорнее и предприимчивее, нежели их сумские сверстники. Конечно, между ними вначале иногда возникали некоторые шероховатости (подростки есть подростки). Но до серьезных конфликтов не доходило — какие-либо попытки пресекались нами в зародыше. К тому же сыграло свою роль и то обстоятельство, что им нечего было делить. Общая беда всегда объединяла людей. Так как сумцы, в отличие от нас, местных, больше страдали от голода, то мы всегда их подкармливали.
Если говорить о воспитательных методах, то у Ивана Царева и Елизаветы Майгур они различались.

— Иван Михайлович, в отличие от меня, старался действовать больше убеждением, чем приказом. Тем не менее, несмотря на разницу в наших педагогических приемах, нам обоим удалось наладить хорошие отношения с питомцами. Если он в основном больше занимался с ними производственными делами, то я, помимо официальной работы, чинила им одежонку или решала какие-нибудь их личные проблемы, которые возникали постоянно. Если кто из сумских заболевал, то мы их лечили сами.

С ЗАВОДА -В КОНТРРАЗВЕДКУ
Следующий поворот ее судьба сделала весной 43-го.
— Когда я проработала в цехе почти два года, неожиданно вспомнили, что я сельская учительница. Уволилась с завода. Но тут же вызвали в райком комсомола, где сообщили об отправке в Сталинград на восстановление города.

В дороге не обошлось без приключений.
— В Саратове наш пароход попал под бомбежку. Вой сирены и падающих бомб, грохот зениток, плывущие по Волге трупы — такое вряд ли когда-нибудь забудешь. Еще запомнилось, как в начале авианалета кто-то пустил сигнальные ракеты на баки с нефтью, мост и рейд.

После прибытия к месту назначения работать на стройке нашей героине не пришлось.
— Так как я умела печатать на машинке, меня вначале отправили в распоряжение УНКВД Сталинградской области, а потом определили делопроизводителем в проверочно-фильтрационный лагерь СМЕРШ №0108, расположенный в поселке Тракторном. Там после тяжелого ранения служил мой муж Михаил Майгур.

По словам Елизаветы Михайловны, в подобных лагерях проходили проверку бывшие советские военнопленные, а также бойцы и командиры Красной Армии, вышедшие из окружения без оружия и документов. Кроме них проверялись и гражданские лица, подозреваемые в сотрудничестве с врагом. При этом, учитывая, что город был полностью разрушен, проверяемые жили в палатках. Примерно в таких же условиях жили и сотрудники. Как правило, проверка продолжалась несколько недель.
— После окончания следствия судьба наших подопечных складывалась по-разному: кого отправляли на фронт в обычные части, кого — в штрафные батальоны, кого — под суд. А некоторых, особенно пожилых, отпускали домой.

Как вспоминает Елизавета Михайловна, в качестве секретаря ей пришлось участвовать и в двух заседаниях военного трибунала.
— До сих пор не могу забыть одного офицера, приговоренного к расстрелу за то, что он выдал немцам какие-то очень важные документы. Даже сейчас вижу, как он, стоя на коленях, умоляет простить его и отправить в штрафбат. После той истории я с большим трудом уговорила руководство лагеря не прикомандировывать меня больше к трибуналу.

Попал под расстрел и шофер начальника лагеря. По словам Майгур, несколько сталинградцев сообщили, что он во время оккупации города возил земляков на казнь. Как потом оказалось, это еще было не все. В ходе оперативной разработки всплыли факты получения шофером значительных денежных сумм из Гурьева. В конце концов выяснилось, что он завербован немецкой разведкой.
— Что бы сейчас не говорили о деятельности контрразведки в годы войны, но я могу сказать, что в нашем лагере проверка проводилась очень тщательно. Среди тех, кто потом попал под трибунал, по моему мнению, не было незаконно осужденных. По крайней мере, я не могу припомнить ни одного подобного случая.

ЛАГЕРЬ ДЛЯ ПЛЕННЫХ
В 44-м спецлагерь, где в качестве секретаря оперчасти работала наша героиня, был передан в ведение Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР и туда стали поступать немцы, венгры, румыны, а также чехи и поляки (из присоединенной в 39-м к Германии Западной Польши). Ничего удивительного в этом нет — и те, и другие в ходе тотальной мобилизации призывались в вермахт.

— В отличие от остальных, отношение к чехам было наиболее теплым. И нам, и местным жителям они чем-то нравились. Скорее всего, привлекали их воспитанность, интеллигентность. К тому же многие из нас понимали, что в немецкую армию они попали не по своей воле, да и многие из них не совершали на нашей территории преступлений. Что касается венгров, румын и поляков, то их почему-то не любили, особенно последних. При этом даже в лагере между мадьярами и румынами нередко возникали конфликты. Как выяснилось, поводом для этих ссор был… спор из-за Трансильвании.

Отдельный разговор зашел о немцах.
— К ним отношение было неоднозначным. Все зависело от каждого конкретного случая. Впрочем, никто не мог пожаловаться на отсутствие у них трудолюбия и плохое качество труда. Большая их часть состояла из простых людей и, попав на восстановительные работы, они как бы окунулись в мирную обстановку. Хочу отметить: активные нацисты, пытавшиеся вести в лагере свою пропаганду, или затаившиеся эсэсовцы сдавались нам своими же соотечественниками. Возможно, знаменитые немецкая скрупулезность в делах, трудолюбие сыграли определенную роль. В конце войны к ним местные жители стали относиться более терпимо. Иногда даже с некоторой жалостью.

По словам Елизаветы Майгур, разным было и отношение бывшего противника к той ситуации, в которой они оказались.
— Основная масса военнопленных как бы смирилась со своей участью. Может быть, некоторые из них осознавали свою вину перед нами. Могу рассказать, как один военнопленный вызвался сделать для одной из школ наглядные пособия. Ближе к концу войны их часто стали отпускать за пределы лагеря без конвоиров. Некоторые наши грузовые машины даже стали водить немецкие шоферы. Отдельно хочется сказать о пленных эсэсовцах. В конце мая 45-го к нам прибыла партия из капитулировавшей в Курляндии группировки. На допросах они вели себя нагло, вызывающе, даже хамили. Дело доходило до того, что некоторые собирали с себя вшей и кидали в нас. Однако особенно тяжело было слушать их рассказы о том, что творили над мирным населением. Меня тогда поразило — никакого сожаления, не говоря о раскаянии, от них мы не слышали.
Работа в лагере продолжалась для Елизаветы Майгур недолго. В 46-м ее мужа демобилизовали, и супруги уехали из Сталинграда.