Приключения мещанина в Самаре. О любви и несчастьях старого Тита Кожевникова

Историю создают не только великие личности — полководцы, правители, государственные деятели, поэты, музыканты, художники, революционеры, чьими именами названы улицы и площади городов. Но и маленькие люди большой страны, которые ничего великого не сделали в своей жизни, чьи имена неизвестны потомкам. Они просто жили здесь, любили, надеялись, болели, умирали. Без памяти о них мы окажемся городом, не помнящим родства, без души. Поэтому на страницах «Самарской газеты» мы продолжаем проект, который рассказывает о повседневной жизни XIX-XX веков.

История двенадцатая. Жена в бороду

«Государь ты мой батюшка родимый!
Не вози ты мне золотой и серебряной парчи, ни черных соболей сибирских, ни ожерелья бурмицкого, ни венца самоцветного, ни тувалета хрустального, а привези ты мне аленький цветочек, которого бы не было краше на белом свете».
С.Т. Аксаков

Самарский 75-летний мещанин Тит Кожевников написал городскому голове «покорнейшее прошение» о помощи во внутрисемейных делах. Из него нам немного приоткрывается дверь в частный мир отдельно взятой ячейки общества, жившей во второй половине XIX века. И этот мир до боли похож на наш с вами: те же страсти, те же страдания.

Трудно определить в истории, рассказанной Титом, кто прав, кто виноват. Общечеловеческий опыт подсказывает, что опасно жениться на слишком молодой женщине и при этом привечать в доме молодого зятя, а также отдавать свой бизнес детям, рассчитывая на их благодарность.

Тит, имея хороший бизнес, женился вторым браком на молодой женщине Прасковье. В этом браке у него родилась дочь Аграфена. Когда пришло время выдавать ее замуж — за коллежского регистратора Александра Поцынкова, Тит дал в приданое «ради родительской любви моей к дочери» «на 3200 рублей ассигнациями». Жена Прасковья вскоре убедила Тита, что дочери необходимо еще «дать средства на существование».

«Я передал зятю, — писал Тит, — лавку мою, находящуюся на Троицкой площади, с кожевенным товаром на 4 тысячи рублей ассигнациями с тем, чтобы зять заплатил за настоящий 1863 г. в Думу следующий поземельный акциз 12 рублей серебром, а в течение следующих трех лет, таковой акциз вносить я принимал на свою обязанность, а зять мой должен только уплачивать мне за товар мой, по успеху торговли и кончить совершенно оплату непременно до конца 1867 г. Напротив, вопреки ожидания моего, зять, начав торговлю собственным моим товаром и в моей же лавке, вместо благодарности за доставленное ему истинно великодушное благодеяние мое,… стал делать мне разные огорчения, именно:

а) по многократным моим настояниям, не уплачивал акцизные за лавку, отзываясь сначала неимением денег, а потом решительно сказал, чтобы я к нему не обращался более… Я вынужден был внести акцизные деньги сам…

б) он, зять мой, вероятно с давно задуманной целью, чтобы воспользоваться всем нажитым, собственными многолютыми моими трудами достоянием, под предлогом настоящей старости моих лет, а главное, как я знаю в душе моей, чтобы устранить от участия в оном родного моего сына Василия от первого брака, сумел преподать свои советы второй моей жене — выше поименованной Прасковье Николаевой, и таким образом, соединяясь вообще делали мне невыносимые оскорбления, в особенности жена моя, ибо она при результате своей жизни, действуя по наущению зятя — как я это разумею, на каждом шагу старалась и доставляет мне одни только самые грубые и нестерпимые дерзости до того, что забыла долг свой перед законом Божьим и гражданским, публично и всенародно поносила меня и сына моего Василия на базаре, всевозможными бранными словами и названиями, а в доме дозволила себе, во-первых, восстановить против меня даже меньшую дочь мою 15-летнюю Федосью, и внучку дочь сына Василья Лукерью, доведенную женой моей, по ея вредному назиданью до развратного положения, которыя, то есть дочь Федосья и внука Лукерья, следуя настойчивым приказаниям жены моей, так же как и сама она делали мне беспрерывные дерзости, ослушания и оскорбления; во-вторых, за напоминания мои о неприличном поведении ея и беспорядках в хозяйственном быту моем, она, жена моя, осмелилась вцепиться в мою старую бороду, угрожая при том задушить меня, потому что я много уже древен летами, а она гораздо моложе и сильнее меня, и в-третьих, надеясь вероятно на поддержку со стороны зятя, а не менее и на приглашенного ею без моего согласия для квартирования в нижнем этаже моего дома ея племянника самарского мещанина Никифора Крисанфова с женою его, человека неблагонамеренного и вредного обществу, потому что он двукратно подвергался суждению за фальшивые деньги и за кражу часов и сидел за это 6 месяцев в остроге. Моя жена дошла до того, что силой выгнала меня из собственного моего дома под предлогом, что купчая крепость на дом по моему добросердечному желанию была совершена на ее имя, причем захватила и удержала у себя все имеющееся в доме собственное мое имущество на сумму 298 руб. 44 коп. серебром. Обо всех этих обидах и оскорблениях при древних моих летах я заявил городской полиции.

в) после таких проявлений, неслыханных мною до сего дня, чтобы жена, дети и внучата осмеливались когда-либо безнаказанно восставать противу главы своего семейства, полного хозяина и властелина своего дома, я снова обратился к зятю моему с требованием отдать мне полный отчет по торговле его в моей лавке и моим товаром. Но он окончательно отозвался, что знать меня не хочет и, чтобы я более к нему в лавку не приходил, а иначе он проводит меня по шеям. Претерпев такие невыразимые для меня обиды и оскорбления, я остаюсь теперь в опасении, что зять мой… растратит весь переданный ему товар мой, и потому не желая лишиться нажитого многолетними трудами имущества и подвергнуться разорению единственно по проискам и злому намерению жены моей и зятя, я осмеливаюсь прибегнуть к покровительству Вашего степенства и всепокорнейшее прошу не лишить меня вашей справедливой милости».

Даже если предположить, что Тит — зануда и крохобор и «бунт на корабле» имеет под собой законные основания, его жалко. В противоборстве с властью молодых домочадцев он оказывается в проигрыше, даже городской голова предпочел с ним не связываться. И написал на жалобе: «пусть обращается куда следует».

Так что не все было благополучно с нравственностью в мещанском семействе во второй половине XIX века. Женщины, попирая патриархальный строй, встают у руля интриги и принимают решения в пользу своих симпатий и корыстных интересов. Тит, который вероятно был хорошим дельцом, раз нажил приличное состояние, тем не менее, оказавшись в какой-то момент в плену своих нежных чувств к жене и дочери, теряет все нажитое и оказывается в 75 лет у разбитого корыта. «Домострой» закончился. А мы до сих пор, порой, к нему уповаем. Любим жизнь такую, чтобы все «как положено»