Воздушная война за Чернобыль

…В первые дни над реактором стояло настоящее пекло. Жар над жерлом чувствовался даже на высоте свыше пятисот метров

26 апреля 1986 года взорвался реактор 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС. Как только пожарным удалось потушить пожар, к месту катастрофы первым был переброшен 51-й отдельный вертолетный полк 17-й воздушной армии Киевского военного округа. Бывший командир этого полка, а ныне генерал-майор авиации запаса Александр Серебряков вспоминает о тех «днях в аду».

— После возвращения из Афганистана мы дислоцировались в городе Александрия Кировоградской области. Вечером 26 апреля мне позвонил командующий нашей воздушной армией генерал-лейтенант Крюков, который приказал поднять полк по тревоге и перебазироваться в Малейку (полевой аэродром Черниговского высшего военного авиационного училища летчиков). При этом он сообщил о том, что в районе города Припять произошла авария на АЭС и нам придется работать в условиях радиации, — вспоминает Александр Иванович.

Передислокация заняла немного времени, и несмотря на грозу и низкую облачность около двух часов ночи 27-го все летчики полковника Серебрякова уже находились на новом месте. Пока подчиненные отдыхали, их командир полетел в Припять к заместителю председателя Совмина СССР Борису Щербине, который возглавил Государственную комиссию по ликвидации последствий катастрофы.

— Садиться пришлось прямо в клумбу на площади перед зданием горкома, где располагалась комиссия. Доложил о прибытии Щербине и начальнику штаба 17-й воздушной армии генерал-майору Антошкину (он возглавил штаб оперативной группы). От них я и получил задачу, — рассказывает Александр Серебряков.

На начальном этапе было необходимо прекратить самоподдерживающуюся цепную реакцию; обеспечить охлаждение облученного топлива;снизить уровень выбросов радиоактивных продуктов в окружающую среду и предотвратить дальнейшее развитие аварии. Что касается прибывших вертолетчиков, то от них требовалось заглушить разбушевавшийся реактор, сбрасывая туда мешки со свинцом (болванки и дробь), соединениями бора (эффективного поглотителя нейтронов), а также доломит, глину и песок.

ПЕРВЫЙ ВЫЛЕТ ЗА КОМАНДИРОМ
Получив боевую задачу, Александр Серебряков отправился на разведку территории станции.

— У нас в авиации так принято — командир должен первым вылететь на место, чтобы оценить обстановку, а потом принять решение — как выполнить задание. Прежде всего требовалось получить данные по уровню радиации на объекте, температуре, а также проложить оптимальный маршрут до цели. Когда туда прилетел, до сих пор не забуду — выброс превышал 1500 рентген в час. Бортовой дозиметр на всех диапазонах попросту зашкалило, — поделился он.

После возвращения с рекогносцировки экипаж полковника Серебрякова практически сразу приступил к «бомбометанию». С полудня 27-го к нему присоединился экипаж командира эскадрильи Ми-8 Юрия Яковлева.

— Пока не был найден наилучший вариант сброса мешков, было принято решение не подвергать напрасному риску остальных ребят. Первоначально очаг «глушился» так. Вертолет зависал над реактором на высоте 150-200 метров (ниже было нельзя), летчики и борттехники через дверь грузовой кабины, целясь «на глазок» в точку попадания, выкидывали груз вручную, действуя досками в качестве рычагов. Однако сброшенных в первый день работы 65 тонн оказалось недостаточно. 28 апреля благодаря использованию опрокидывающихся ящиков и подвесных ковшей удалось сбросить уже 151 тонну. Пока летчики «бомбили» сам реактор, в 30-километровой «грязной» зоне создавались площадки, куда привозили материалы для «бомбежки».
— Конечно, при таких способах сбрасывания говорить о точности не приходилось. Попробуйте со стапятидесятиметровой высоты попасть в объект, не превышающий двадцати метров в диаметре. Поэтому стали искать другое решение. Кому-то пришла идея — в качестве контейнеров использовать парашюты. Они вниз куполами (там был груз) должны были крепиться к машине специальными приспособлениями-подвесками. Несмотря на сложность их быстро изготовили на предприятиях Чернигова, Киева, Чернобыля. Рабочие по нашему заказу их делали даже ночью. Уже 29 апреля они были установлены на наших машинах. Это намного облегчило работу: зависаешь над целью, нажимаешь на кнопку — и груз летит вниз, прямо в жерло реактора. Сбросив 14 тысяч парашютов, мы фактически разоружили две воздушно-десантные дивизии, — рассказывает наш герой.

Вскоре к экипажам Серебрякова и Яковлева присоединились и остальные. Винтокрылые машины выстраивались над целью в «карусель» и кружили над раскаленным реактором с раннего утра до заката. В результате за неполные две недели ими было сброшено на разрушенный блок около пяти тысяч тонн различных материалов, в том числе 40 тонн борной селитры, 600 тонн доломита, 1800 тонн глины и песка, 2400 тонн свинца. Под конец их командировки уровень радиоактивного излучения удалось снизить до 250 рентген/ч.

АТОМНЫЙ АД
В первые дни над реактором стояло настоящее пекло. Жар чувствовался даже на высоте свыше пятисот метров, а пилотам приходилось снижаться до ста пятидесяти — иначе страдала точность. Кабины вертолетов напоминали парилку — температура в них превышала шестьдесят градусов. Даже подлет к цели был сопряжен с риском из-за высокой вентиляционной трубы и прочих помех. В октябре 86-го Ми-8 капитана Владимира Воробьева (экипаж ЗабВО) зацепился лопастями за трос крана и рухнул вниз. Все летчики погибли. Постепенно накапливалась усталость — каждый экипаж совершал по нескольку десятков вылетов в день. Всего над станцией полк совершил 429 вылетов (128 часов).

Однако наибольшую опасность представляла радиация. Точнее, полное отсутствие защиты от нее.
— Произошедшая катастрофа не имела (и сейчас не имеет) аналогов в мире. Никто из нас тогда не знал, как спасаться от радиоактивного заражения. К тому же наш полк перебрасывался в спешке.

По словам генерала Серебрякова, им приходилось работать в одних летных комбинезонах, которые потом «фонили».
— Уезжая из Чернобыля, я взял на память защитный шлем. Даже через пятнадцать лет его фон превышал все нормативы. Что касается наших машин, то их металл впитывал радиацию, как губка. Не помогала и дезактивация.
Только их сменщики из Белорусского военного округа прилетели более или менее подготовленными. В частности, они настелили на пол пилотской кабины листовой свинец.

— Однократная допустимая норма облучения для летного состава составляет не более 25 рентген/ч. Но порции, которые там получали, были намного больше. Мы просили врачей, чтобы они фиксировали меньшие дозы — боялись, что нас отстранят от полетов, а то и попросту спишут с летной работы.

И все же ему запретили летать, когда он получил 67 рентген. С этого момента руководил полетами с земли.
— Конечно, по всем медицинским показаниям, я мог бы уехать. Но я считал, командир не имеет права бросать подчиненных. Впрочем, и на площадке «Кубок-1», где я находился, висела пыль с примесью радиации от садящихся и взлетающих машин.

В ЛЕЧЕБНЫХ ЦЕЛЯХ
Жили летчики 51-го полка в одной из казарм летного училища, которую специально для них освободили. Впрочем, там они только ночевали — все остальное время фактически поглощала изнуряющая, опасная работа.
— С едой тоже не возникало никаких проблем. Однако днем времени хронически не хватало, и нам выдавали сухпай (набор колбас, помидоры, огурцы, яйцо). Горячее ели лишь вечером. Тогда же нам давали бутылку водки на экипаж в лечебных целях, — вспоминает Александр Серебряков.

6 мая реактор все же удалось заглушить, а через несколько дней 51-й авиаполк заменили. Летчиков отправили в один из московских институтов на медкомиссию. Потом военная судьба бросала Александра Ивановича в ЛенВО, Приднестровье и Чечню. За Чернобыль он получил орден Красной Звезды. В прошлом году на 25-летие аварии Серебряков и его боевые товарищи получили новую общественную награду -орден «Спасшим мир».