Накануне премьеры, или Как я шпионила за кулисами

Незадолго до выпуска спектакля «Наш городок» в театре «Самарская площадь» мне удалось побывать там на репетициях

ВОСТОРЖЕННЫЕ ОЖИДАНИЯ И СУРОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
При входе в репетиционный зал, больно ударяюсь головой о косяк. Тут же мысль: «Правильно, в гости к Мельпомене следует заходить, почтительно склонив голову». Ни режиссера, ни актеров пока нет. Осматриваюсь. Небольшое пространство комнаты для репетиций все заставлено шкафами, стеллажами, стульями, старыми чемоданами. В центре ее из деревянных брусьев сколочено некое подобие двух огромных ворот — схематично обозначены границы сцены. Посуда, связки книг, шляпы на все случаи жизни, шейный платок, огромный кованый сундук — кажется, каждая вещь здесь может сыграть свою роль в спектакле.
Потенциальный атрибут сценического действия — венский стул — небрежно хватает за спинку один из рабочих: «Этот, что ли, брать для «Олигарха»? «Нет, его еще красить надо», — отвечает ему напарник. Мне показалось, что стул даже поежился, стесняясь своего непрезентабельного вида. Рабочий, который оказался Валерием Аркадьевичем Коротковым — заведующим постановочной частью, подошел разобраться и со мной: « А вы у нас кто будете?» Услышав, что журналист, отвесил щедрый комплимент: «А я думал, новая артистка».

Постепенно зал оживает. Приходят режиссер Евгений Дробышев, помощник режиссера Анна Кувшинова, собираются актеры. Затаив дыхание, я жду начала священнодействия. А слышу разговоры, уместные более в ателье, нежели в храме искусств, — о выборе цвета ткани для штор и обивки мебели.

Среди обилия вещей, так меня поразившего, долго не находилось единственной, нужной на данный момент режиссеру — пепельницы. Когда ее обнаружили (почему-то в реквизитной сумке), репетиция, наконец, началась. Но я поняла это не сразу. Потому что, ожидая услышать нечто вроде: «Свет! Камера! Мотор!», прохлопала момент, когда Геннадий Муштаков перестал говорить от своего лица и превратился в конкретного персонажа. Опытный артист без пауз и особых усилий много раз пересекал границу, отделяющую его героя от него самого, легко прерывался, слушая реплики режиссера.

Теперь сцена любовная. Играют ее молодые актеры Роман Лексин и Мария Демидова. Ожидаю настраивающих на романтический лад режиссерских указаний типа: «Вспомните свое первое чувство». Но слышу: «Начать нужно по-школьному. А потом — как можно взрослее. Мужчина и женщина, которая словами бьет его наотмашь. Надо совершенно убить его, чтобы в конце было от чего офонареть!». По ходу действия режиссер требует накала эмоций, не может усидеть на месте. Это явно помогает Марии — она получает хороший заряд энергии.

Далее следует разговор дочери-подростка с матерью на волнующую всех девочек тему: «Красива ли я?». Евгений Борисович, приглядываясь к Марии Демидовой, прикидывает с некоторой долей садизма: «Чем же тебя можно поддеть?» И, недолго думая, продолжает: «Представь, что новогоднюю премию все получили, а ты -нет. Это тебя задело, от волнения зачесался нос, вспотел лоб». Для пущей наглядности разыгрывает сцену сам — один в двух лицах. Дробышев вообще часто вдохновляет актеров своим примером — его режиссерского темперамента, кажется, хватит на каждого.

ПО КРУПИЦАМ
Подбирая ключ к каждой роли вместе с коллегами, Евгений Борисович нередко приводит примеры из обыденной жизни. Например, сейчас он говорит: «Мы любую мелочь переживаем как нечто важное. Вот женщина постирала белье, а одного носка не хватает. Она злится, ругается — для нее это настоящая катастрофа!» И тут я понимаю, что режиссер разбирает каждое слово в тексте Торнтона Уайлдера, чтобы сделать эти слова понятными и естественными для исполнителей.

На пике всеобщего вдохновения репетицию прерывает мой знакомый Валерий Аркадьевич. Продолжается «борьба» за шторы, не предусмотренные в проекте, доходит и до стучания кулаком по столу. В разговоре упоминаются «Олигарх» и «Чайка». С удивлением осознаю, что спектакли для заведующего постановочной частью — не столько произведения искусства, сколько набор декораций и реквизита, части которого можно переносить из одной постановки в другую. Постепенно в моей голове начинает возникать отдаленное представление о сложном устройстве механизма спектакля. То цельное полотно, которое мы, зрители, видим на сцене, по крупицам создается большим количеством людей.

Репетиция продолжается… Евгений Борисович объясняет актерам многие вещи. Как смотреть на Луну так, будто важнее этого нет ничего на свете, как нести ерунду с серьезным видом, обсуждать судьбу пьяницы, дорогого твоему сердцу человека… Все это так увлекает актеров и меня вместе с ними, что чувство реальности теряется.

— Который час?
— Половина шестого.
— Да в пьесе!
— Половина десятого.

УЖЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ -НА СЦЕНЕ
В следующий раз, когда я вновь попала на репетицию, она проходила на сцене. Здесь уже все было серьезнее, обстоятельнее. Перед началом режиссер обратился к актерам, сидящим в зале. Он призвал их «загрузиться» ролью по образцу компьютерного файла. «Но ходить не «гружеными», с суровыми лицами, а чтобы роль была на уровнях сознания и подсознания». Объясняет свою мысль Дробышев как всегда на конкретных примерах. Обращается к Михаилу Акаемову: «Когда выходит незагруженный редактор (роль Михаила в «Нашем городке». — Прим. авт.), возникает вопрос — по какому такому блату он получил свою должность? У него всегда должны быть мысли о работе. Например, когда актер срочно вводится в роль, он думает о ней постоянно. Когда ест, пьет и так далее, помнит, что у него в тексте подчеркнуто красным, что — зеленым, и так далее».
Потом следует небольшая лекция о том, как любить свою малую родину: «Герои пьесы знают, что целину осваивали их родственники, что весь город, вся Америка создавалась их усилиями. И они ценят свое Отечество».

После этих слов действие переместилось на сцену. И начался прогон длиною в пять часов. Каждую сцену проходили по нескольку раз. Обсуждали снова и снова мотивы, психологию, прошлое и будущее персонажей.

Артистам ведь нужно не просто произнести то, что написано в пьесе. Важно понять, что это значит для их персонажей, и объяснить зрителям, что это может значить для нас с вами. Вот таким двойным «переводом» режиссер и занимается на каждой репетиции вместе с актерами. Понятен ли будет для нас язык Торнто-на Уайлдера, адаптированный для публики Евгением Дро-бышевым и его труппой, мы сможем узнать на премьере в «Самарской площади» 23, 24 и 25 февраля.