«Алмазный венец» Геннадия Муштакова

«Самарская площадь» представит прочтение текстов Катаева, Шукшина и поэтов Серебряного века

27 марта во Всемирный день театра со сцены «Самарской площади» к зрителям обратится народный артист Республики Башкортостан Геннадий Муштаков.
Он рассказал о программе вечера и о труппе, в которой он служит уже шесть лет.

Отчего гибнут поэты

— Книга воспоминаний Валентина Катаева «Алмазный мой венец» меня по-настоящему взволновала. Я много размышлял на эту тему, мне интересен был и персонаж «Командор», в котором угадывается Маяковский, и «Королевич» — Есенин. В этом произведении я увидел созвучие своим мыслям, и возникла идея сделать программу под названием «Алмазный мой венец».
Сам Катаев пишет: «Но разве литература, поэзия, созданная гением человека, не является частью природы? … Бери их как часть вечной природы и вставляй в свою свободную прозу!». Я подумал: если в катаевскую прозу вплести стихотворения этих авторов, можно проследить последние дни жизни. Что привело к трагической развязке? Почему писатели гибнут в расцвете сил? Блок уверяет, что поэт гибнет тогда, когда его лишают покоя и воли. Не в бытовом смысле, а настоящей творческой воли — тогда он задыхается.

Мои любимые монологи

— «Алмазный мой венец» — не тот случай, когда можно поставить четвертую стену и существовать отдельно от зрителя. Это доверительный разговор в маленьком зале о том, что тебя волнует. Вместе с постановщиком Евгением Борисовичем Дробышевым мы определили жанр как «театральное действо». Программа задумывалась с тем, чтобы войти в репертуар театра.

Я смотрел запись выступления Андрея Миронова, где про свою программу он очень точно сказал: «Это просто мои любимые монологи». Он словно отбирал этапы, которые он прошел в Театре сатиры, но исходил не из того, что ему удалось как актеру, а по качеству литературы. У меня получается тот же принцип: все основано на прозе Катаева, и в этот текст вплетены стихи Маяковского, Есенина и Блока.

Вторая часть «театрального действа» — два рассказа Василия Шукшина: «Билетик на второй сеанс» и «Верую!» Это будет история об оптимистичном и пессимистичном взгляде на жизнь. Что же верно: «прожил жизнь, как песню спел, а спел плохо» или все-таки «верую!»? Я думаю, что шукшинский поп был прав: человек — не кусок праха, мы приходим в этот мир для чего-то.

Отсутствие театральности

— Порой бывает трудно отказаться от привычных профессиональных навыков. Актер накапливает определенное количество штампов. А в этом театре мне предлагают отказаться от ремесла, от подобранных ключей к тому или иному материалу, убрать все признаки театральности, забыть текст, ничего не знать и не понимать. Пускай порой это будет неуклюже, нескладно, не очень профессионально, но зато по-живому. Это специфика небольшой площадки. Евгений Борисович добивается того, чтобы не было совсем никакой фальши, чтобы всякая театральность отсутствовала, даже привлекательная, лощеная.

Классика — это другой уровень правды

— Мы живем ежедневными заботами, проблемами. Но есть и другой сорт людей, и он описан в драматургии. Нам трудно понять логику Раневской, которая отказывается переделать вишневый сад в дачи.

Классика, как ни крути, требует профессионального подхода. Если перелопатить текст Чехова, он перестает звучать, разрушается гармония. А в современной драматургии нужно добиваться предельной жизненности — не жизнеподобия,а нормального человеческого общения. Тексты Островского и Чехова сделаны по определенным законам, если их нарушить, ничего не сойдется. Это, очевидно, другой уровень правды. Там продуман каждый ход, не допускается импровизация. Если человек разговаривает именно таким образом, это характеризует его способ мысли. У современных авторов порой все случайно.

Перед нами не буквы, а живые люди

— Блок говорил, что поэт — это не тот, который пишет в рифму, а кто выхватывает звуки из хаоса и выстраивает их в космос, в некую гармонию. В поэзии на маленькой площади очень большое количество образов. Если драматургия разжижена, то поэзия плотно сбита. Наверное, поэтому стихи вызывают много ассоциаций и эмоций.

Мне кажется важным донести до зрителей, что когда они открывают книгу, перед ними не просто буквы, а живые люди, которые все это прожили, прочувствовали и поделились самым сокровенным.